Во время одного из своих походов за растениями Бонплан, предупрежденный проводником-индейцем, спрятался за дерево и увидел, как пекари (cochinos или puercos del monte) прошли совсем близко от него. Стадо двигалось тесной кучей, самцы впереди, все самки со своими поросятами.

Мясо у чачаро дряблое и малоприятное на вкус; тем не менее индейцы едят их в большом количестве, убивая с помощью маленького копья, привязанного к веревке. В Атурес нас уверяли, что тигр боится, когда его в лесу окружает стадо диких свиней, и, чтобы не задохнуться, ищет спасения на дереве. Выдумка ли это охотников или изложение твердо установленного факта?

Вскоре мы увидим, что в некоторых районах Америки охотники верят в существование явали – местного кабана с изогнутыми наружу клыками[163]. Я его никогда не видел; однако о нем упоминается в трудах испанских миссионеров, в источнике, которым зоологи слишком пренебрегают и в котором наряду с нелепыми преувеличениями содержится много очень любопытных местных наблюдений.

В числе обезьян, виденных нами в миссии Атурес, мы обнаружили новый вид из рода сапажу, обычно называемый испаноамериканцами Machis. Это уавапави с серым мехом и синеватым лицом. Глазницы и лоб у него белоснежные; по этому признаку его с первого взгляда можно отличить от Simia capucina, Simia apella, Simia trepida и других обезьян сапажу, в описании которых до сих пор существует столько путаницы[164].

Этот маленький зверек столь же кроток, сколь и безобразен. Каждый день он ловил во дворе миссионера свинью и с утра до вечера разъезжал на ней по саваннам. Мы видели его сидящим также на спине большого кота, выросшего вместе с ним в доме отца Сеа.

У порогов мы впервые услышали о волосатом лесном человеке, называемом Salvaje[165], который утаскивает женщин, строит хижины и иногда ест человечье мясо. Таманаки называют его ачи, майпуры – васитри, то есть великий дьявол. Ни индейцы, ни миссионеры не сомневаются в существовании этой человекообразной обезьяны, которой они очень боятся.

Отец Джили вполне серьезно рассказывает историю одной дамы из города Сан-Карлос, весьма расхваливавшей мягкость характера и любезность лесного человека. Она прожила с ним в добром согласии несколько лет и попросила охотников вернуть ее в лоно семьи только потому, «что ей и ее детям (тоже немного волосатым) стало невмоготу оставаться вдали от церкви и жить без причастия».

Несмотря на всю свою доверчивость, тот же автор признает, что не мог найти ни одного индейца, видевшего Salvaje собственными глазами. Эта басня, которую миссионеры, европейские колонисты и африканские негры, несомненно, разукрасили некоторыми чертами, почерпнутыми из описания нравов орангутана, гиббона, joko, или шимпанзе, и понго, преследовала нас в течение пяти лет и в северном, и в южном полушарии; повсюду, даже среди наиболее культурных слоев населения, нас осуждали за то, что мы осмеливались сомневаться в существовании большой американской человекообразной обезьяны.