Я спросил, знал ли он о том, что совершил его пациент.

— Нет, и не хочу знать, — ответил психиатр. — У меня на это нет времени. К тому же я не желаю, чтобы что-нибудь негативное осложняло мои отношения с больным.

— Тогда я вам расскажу, доктор, — не отступал я. И, прежде чем он успел возразить, продолжал. Описав, как Томас Ванда — этот антиобщественный тип-одиночка — вступил в религиозную группу и однажды после собрания, когда все остальные разошлись, предложил непристойности приютившей общество молодой женщине. И когда та его отвергла, пришел в ярость. Таким субчикам никогда не нравится, когда их отвергают. Он сбил ее с ног, сбегал на кухню, вернулся с ножом и несколько раз ударил. Женщина умирала на полу, а Ванда обнажил пенис и, поместив его в открытую рану на животе жертвы, изверг семя.

Я считал это поразительным. Жертва уже походила на тряпичную куклу. Но тело было теплым и кровоточило. И Ванда бы неизбежно измазался в крови. Он даже не мог считать женщину безликой. И, тем не менее, сумел добиться эрекции и последующего оргазма. И поэтому я настаивал, что он не совершал преступления на сексуальной почве, а убил на почве ярости. У него на уме был не секс, а злоба и гнев. Поэтому бесполезно кастрировать закоренелых серийных убийц, какой бы привлекательной ни показалась кому-нибудь эта мысль. Это их не остановит — ни физически, ни эмоционально.

Насилия, безусловно, являются преступлениями злобы. А отрезав человеку яйца, вы не сделаете его добрее. — Этим я и закончил свой рассказ о преступнике.

— Вы отвратительны, Дуглас! — возмутился психиатр. — Вон из моего кабинета!

— Неужели? — парировал я. — А вы вот-вот собираетесь заявить, что Томас Ванда поддается лечению, а сами даже не представляете, с кем имеете дело, потому что не удосужились взглянуть ни на фотографии с места преступления, ни на протокол вскрытия, ни на само дело. Вы знаете, каким образом совершено преступление? Как оно было запланировано? Что ему предшествовало и как убийца повел себя потом? Каким образом удирал? Как пытался обеспечить себе алиби? Так откуда же вы знаете, опасен Ванда или нет?

Психиатр не ответил, и я понял, что в этот день у меня не стало на одного новообращенного больше. Но я чувствовал, что должен был это сказать. В этом заключался принцип работы моего подразделения. Проблема, как я давным-давно понял, заключалась в том, что контроль за успехом психиатрического лечения ведется со слов пациента. В нормальных условиях больной сам испытывает потребность искренне рассказать о своих мыслях и чувствах врачу. Рвущийся на свободу заключенный, напротив, говорит то, что хочет услышать психиатр. И если врач принимает его слова за чистую монету, не сопоставляя с другими обстоятельствами, это может привести к полному краху метода. Взять хотя бы Монте Риссела и Эда Кемпера. Оба, отбывая сроки, лечились у психиатров. И у того и у другого был заметен «прогресс».