Я принимал участие в этом разговоре с чувством удручающей беспомощности»[274].

Разумеется, Лем не был влюблён ни в русскую, ни в немецкую культуру без критического отношения. Это видно хотя бы из приведённого выше фрагмента о «мармеладовщине». Обе эти культуры пугали его склонностью понимать слепое послушание как благородство (что раскрывали в своём творчестве Кафка и Достоевский). В личном пространстве он терпеть не мог окружение немцев и австрийцев – письмо к Мрожеку с описанием долгого отпуска в Югославии – это в большинстве своём письмо о попытках избегать немецких туристов, что в 1965 году было уже невозможно (но к счастью, один из них повредил глушитель, въезжая на паром, отчего Лему «стало как-то приятно»).

Парадоксально на это накладывается факт, что, если к Лему обращался немец или русский по каким-то литературным или научным делам, он охотно отвечал (а ведь учёные и писатели тоже ездили в отпуск в Югославию!). Он не отказывался от приглашений в СССР и оба немецких государства, а аналогичные предложения из других стран отбрасывал. Часто он не отвечал на письма заинтересованных издательств – например, французское издание «Солярис» в издательстве «Denoël» вышло в 1966 году только благодаря стараниям Блоньского[275]. А это издание было важным потому, что на сегодня единственная книжная версия «Солярис» на английском вышла как перевод с французского.

Трудно сказать, как развивалась бы карьера Лема, если бы он не отказывался от «гарвардских», «оксфордских» или «сорбоннских» предложений (так он их обычно описывал в письмах). Может, там он бы обрёл всемирную популярность, а может, наоборот – это был бы тупик (польская культура знает примеры и первого, и второго). Но это снова-таки тема параллельных вселенных. Но в этой вселенной путём покорения мира для Лема стали Германия и СССР.

Популярность его книг в Советском Союзе давала ему своеобразный карт-бланш на разногласия с цензурой в Польше, которая никому другому, кто не был любимцем советских космонавтов, не пропустила бы ни «Футурологический конгресс», ни «Профессора А. Донду». Популярность в ФРГ стала популярностью во всём мире, потому что издатели со всего мира следили за немецким издательским рынком.

Вездесущих немцев («разумеется, только из ФРГ») Лем замечал также в Греции, куда они с Барбарой полетели самолётом на последние две недели сентября в 1963 году. Он описал это путешествие Врублевскому в трёхстраничном опусе[276], который (как единственный!) похож на письмо из путешествий, которого можно ожидать от выдающегося писателя, где он осматривает достопримечательности – он наконец их замечает! (Ничего подобного не видно в письмах из Парижа, Праги или Вены.)