Вагнер, отдавая дань уважения монарху, написал ко дню его рождения «Марш присяги на верность» (Huldigunssmarsch), исполненный непосредственно 25 августа 1864 года. Так своеобразно композитор присягал королю и их общему делу переустройства мира. Но воплощать столь глобальный проект нужно было постепенно: до влияния на всё человечество было еще далеко, в распоряжении Вагнера и его венценосного единомышленника находилась лишь мизерная его часть — мюнхенская публика.

Для начала Людвиг решил собрать вокруг себя и Вагнера лучшие исполнительские силы Германии. Как долго композитор мечтал об этом, почти никогда не удовлетворенный профессиональным уровнем певцов и музыкантов, находящихся в его распоряжении! В первую очередь он пригласил приехать в Мюнхен Ганса фон Бюлова, ставшего к тому времени одним из лучших дирижеров Германии. (Вскоре Бюлов получил должность придворного капельмейстера.) Конечно, это было сделано не только ради искусства, но и с задней мыслью, что Ганс приедет вместе с Козимой… Во всяком случае, третий ребенок Козимы — дочь Изольда — появится на свет 10 апреля 1865 года. Девочка долгое время будет носить фамилию фон Бюлов. Но на самом деле Изольда (ум. 1919) — это первый ребенок Вагнера. Значит, именно в середине лета 1864 года Козима и Рихард перешли грань платонических отношений.

Любовь всегда была движущей силой Вагнера. С приездом Бюловов он всецело отдается подготовке «Тристана» к долгожданному сценическому воплощению. Чтобы поторопить Шнорра с принятием судьбоносного решения, 29 августа 1864 года Вагнер отправил ему очередное письмо: «Дорогой друг! Время уходит, и мне очень хотелось бы знать что-либо определенное. Не можете ли в точности указать, какие месяцы будущего года Вы будете свободны?.. Юный король старается вдохнуть в меня бодрость. Он полон энтузиазма и непреклонной воли. Он делает экономию на всём, отказался от построек, начатых его отцом, и т. д., чтобы иметь возможность самым щедрым образом тратить средства на осуществление моих художественных замыслов. И когда я вижу его дивную настойчивость, я невольно спрашиваю себя каждый раз: откуда же взять необходимые артистические силы? При этом меня охватывает сомнение, что лучше: напрячь ли средства, чтобы сотворить нечто необычайное, эпизодическое, или же задаться целью установить нечто организованное, нечто постоянное[426]. При такой воле, как воля моего благородного короля, этого олицетворенного гения всех моих мечтаний, воле исключительной, верной, полной вдохновения, я совершенно теряю способность учесть все открытые предо мною возможности. Король очень любит Вас и желает только одного: иметь Вас здесь всегда. Он хотел бы, чтобы кроме „Тристана“ были поставлены в образцовом исполнении и „Тангейзер“, и „Лоэнгрин“…»^[427]