Помню, году в 1973-м или 1974-м в Америку, по воссоединению семей, уезжал Павел Леонидов. Он был успешным песенником, огребал какие-то баснословные по тем временам деньги в ВААПе (Всесоюзное агенство по авторским правам). Его, как положено, вызвали на собрание. Авторы — народ язвительный, остроумный.

— Павел Леонидович, — спросили его из зала, — зачем вы уезжаете заграницу?

— Я больной человек, — ответил Леонидов, — у меня проблема с почками. Скоро не смогу работать, а в Америке у меня дядя, он будет меня кормить.

— Можно спросить, сколько вы зарабатываете?

— Вот справка, — ответил Леонидов, — в ней написано: в среднем 1800 рублей в месяц.

В зале ненадолго воцарилось молчание, потом тот же голос спросил:

— А может, лучше дядю сюда?

Мы стояли с Павлом Леонидовичем летним вечером у подъезда дома в Москве, где он жил, незадолго до его эмиграции. Я был тогда еще «культурным патриотом» и старался нарисовать ему картину будущего, рассказывал, что русские эмигранты, которых мне довелось видеть в Европе, выглядят довольно жалко.

— Вам, успешному импресарио и автору, — убеждал я, — уезжать совершенно не нужно, вы даже не представляете, какие невидимые нити вы рвете, насколько это будет болезненно…

— Мне наплевать на себя, но сын! Сын вырастет в свободной стране, свободным человеком. А я как-нибудь проживу, я вывожу свою библиотеку, кое-какой антиквариат…

Я старался, не жалея красноречия, потому что понимал — какой перепад давления придется ему пережить. Павел Леонидов иногда появлялся в коридорах Росконцерта, овеянный ореолом значимости и успеха, артисты почтительно расступались перед ним, разве что красный ковер под ноги не стелили. Леонидов обладал огромными связами, хорошо знал всех ведущих советских артистов эстрады. В советской номенклатурной системе, незримо отделявшей партийных патрициев от остального демоса, была своя свобода, делавшая участников избранного круга свободнее каких-то рядовых американцев. В Москве Леонидов мог решить любой вопрос одним звонком по телефону. А в Нью-Йорке?

Понятно, что жителю США не надо звонить знакомому директору гастронома и доставать буженину в обмен на билеты в Большой театр. Все эти усилия и ухищрения там просто ненужны, но что делатьс ощущением собственной значимости, с авторитетом в глазах других?

Я вспомнил, как увидел однажды контр-адмирала, начальника Североморской базы, от одного имени которого трепетали матросы и офицеры. К тому времени он был на пенсии. И вот он шел по набережной Невы в легкой «бобочке» без рукавов под ручку с супругой. Шел, не торопясь, вольготно и беззаботно, наслаждаясь приобретенной свободой. Казалось бы — что лучше? Но радости на его лице я не увидел, а увидел, наоборот, скрытую тоску по арктическим ночам, по морским товарищам, по ощущению своей нужности и по привычной власти. Леонидов и был таким контр-адмиралом, добровольно срывавшим с себя погоны.