Самый значительный среди них — Эразм Роттердамский. Встретились они у Петра Эгидия — друга Томаса Мора, издателя его «Утопии». Вот в какой круг вошел Дюрер в Антверпене. Эразму пятьдесят один год. Слава его огромна. Его перевод «Нового завета» и комментарии к нему, его остроумнейшие «Разговоры запросто», его «Похвальное слово глупости», в котором таится много скрытых смыслов, и другие сочинения широко известны. К нему прислушивается вся читающая Европа. Но после того как началась Реформация, Эразма ожесточенно поносят в католических церквах, осыпают бранью в памфлетах, больше похожих на пасквили. Его обвиняют в том, что он своими книгами подготовил приход Лютера. Поношения часто сопровождаются угрозами. Эразму это тем неприятнее, что сам-то он хорошо знает: его взгляды отличны от взглядов Лютера. Прямолинейность и догматизм протестантов, к этому времени уже выявившиеся, чужды ему. Он убежден, что истина сложна и противоречива, не любит категорических формул, не спешит высказать окончательную точку зрения, предпочитает показать, как многосложно все, что подлежит суждению. Как горько, что его широту и терпимость часто считают робостью и уклончивостью.

Дюрер был наслышан об Эразме от Пиркгеймера, с которым тот состоял в давней переписке, читал «Рассуждение о христианском воине», вдохновившее его на создание гравюры «Рыцарь, смерть и дьявол». Теперь он проводит много времени в обществе ученого. Эразм, которому имя Дюрера тоже давно известно, встречает его радушно, дарит ему дорогие подарки. Много бы дали биографы обоих великих людей, если бы Дюрер хотя бы кратко записал в «Дневнике», о чем они говорили. Увы! Он этого не сделал. Мы только можем строить догадки об их беседах. Эразм много путешествовал, а чужие края постоянно интересовали Дюрера. Эразм был почитателем св. Иеронима, как и он, знатока древних языков, переводчика, поклонника античности, путешественника. Св. Иероним — постоянный и любимый персонаж Дюрера. Художнику должны были быть близки многие мысли Эразма о красоте мира, об одухотворенности природы. Эразм говорил: «Может ли быть зрелище великолепнее, чем созерцание нашего мира?» Или: «Природа не нема!»

Эразму было дорого чувство меры во всем, начиная от сути философских истин до слога и стиля. Поиски соразмерности в искусстве постоянно занимали Дюрера. И, наконец, представление Эразма о Христе, его христология была человечной, радостной, светлой, свободной от фанатичной мрачности, от исступленного изуверства, от догматизма — и прежнего и нового. Такой Христос был близок Дюреру, особенно с тех пор, как он создал «Малые страсти». Словом, у них должны были найтись общие темы для разговора. И все-таки Эразм, верный себе, своей нелюбви к однозначной определенности, не до конца раскрылся перед Дюрером. Своего истинного отношения к Лютеру, например, не обнаружил.