Возвращаясь в отделение, чтобы сбросить напряжение, я сделал несколько кругов по периметру больницы. Ночью не спалось. Было жарко, душно, донимали комары и офицер-танкист, который храпел и периодически вскрикивал во сне — ему снился Афганистан.

Мне тоже часто, пару раз в месяц, снилась СПБ. Кажется, сны были и цветными и черно-белыми. В них было только два сюжета — день первый и день последний. В «черно-белом» сне я снова сидел у еле теплой батареи в надзорке Первого отделения, и на голову мне капала холодная вода с потолка. В «цветных» я возвращался в Шестое отделение, меня встречали Егорыч, Шатков, Саша Проценко, Кислов — и мы на радостях пировали консервами. Во сне радость была объяснима. По каким-то необъяснимым причинам было известно, что скоро — то ли через две недели, то ли через два месяца — меня все равно должны были освободить.

«Звездный скиталец» Джека Лондона во сне вырывался из замкнутых стен в другое, свободное пространство. Меня сны почему-то утягивали, наоборот, в тюрьму.

Тюрьма существовала и в реальности, не отпуская. Весной я получил письмо от недавно освободившегося зэка. Он написал по просьбе Егорыча и сообщал, что вскоре после моего освобождения в феврале в СПБ появился еще один труп. Во Втором отделении два санитара прицепились к заключенному «за язык», вывели его в туалет, где забили насмерть. В СПБ все крутилось на кругах своих.

Санитара-убийцу отправили из СПБ на зону. По слухам, в той же зоне сидел брат убитого, так что и санитар недолго оставался живым. Что было с его убийцами, неизвестно — скорее всего, этот сюжет повторял известную по Агате Кристи считалку про десять негритят.

В ночь после комиссии в голову лезла всякая липкая муть. Проваливаясь в дрему, я снова оказывался в СПБ. В какой-то момент поймал себя на том, что думаю о чем угодно, только не о свободе. Прошло целых полгода, но я так и остался заключенным психиатрической тюрьмы.

Эпилог

Эпилог

Свобода приходит нагая

Стоял июльский полдень.

Солнце висело в зените, слепило и оглушало.

Было жарко. Я сидел на остановке автобуса, прямо у входа на территорию психбольницы. Скоро на машине должны были приехать родители, чтобы забрать меня, а главное — расписаться в истории болезни в том, что они получили меня домой в отпуск. Принудлечение еще не было снято. Кажется, не была назначена даже дата суда, но если суд, отправивший меня в ад, был чистой формальностью, то и отпускавший назад, в мир живых, теоретически должен был быть тем же самым.

Вулис формальностей соблюдать не стал и в ответ на просьбу мамы отпустить меня из больницы на день рождения до первого августа легко согласился это сделать. Свое решение он, конечно, согласовал с КГБ, и все говорило о том, что чекисты не менее моего хотели окончания этой долгой истории. Видимо, письма из Amnesty International доставляли им сильный дискомфорт. Так впервые в жизни мои желания совпали с желаниями советской политической полиции.