Тем временем наша страна готовилась к войне — к сожалению, не столь быстро и хорошо, как бы хотелось и как было нужно. «Атомная», «урановая», «ядерная» бомба — у этого оружия были и другие названия — казалась далёкой и полусказочной перспективой, тогда как необходимо было разбираться с более простыми, но острейшими научными задачами, требовавшими неотложного решения. Да даже и среди научного сообщества не все, признаем откровенно, верили в возможность создания чудо-оружия, тем более в каком-то обозримом будущем. А потому замечательных наших физиков поспешили привлечь к решению насущных задач. В частности, Анатолий Петрович Александров и Игорь Васильевич Курчатов занялись защитой боевых кораблей и морских судов против магнитных мин — безусловно, это было важнейшее дело, — и с порученной задачей они успешно справились. А вот Георгия Николаевича Флёрова, будущего академика, который к своим 27 годам уже сделал себе имя в науке, в 1941 году произвели в авиационные техники-лейтенанты. И хорошо, что хоть в действующую армию не отправили — однако в институт вернули только в 1942-м...

Таким образом, когда началась Великая Отечественная война, наша работа по атомной проблематике почти полностью оказалась остановлена, тем более что занимавшиеся ею научные институты вскоре были эвакуированы в Казань... Не до атомов было, война!

...В Первую мировую войну известен был такой анекдот.

Германский офицер спрашивает начальника небольшой железнодорожной станции: «Когда пойдёт поезд на Нюрнберг?» — «В семнадцать часов тридцать три с половиной минуты!» — «Какая точность!» — «Война, герр гауптман!»

Русский офицер на станции: «Господин начальник, когда идёт поезд на Бологое?» — «А кто его знает? Может, сегодня вечером, а может — и завтра...» — «Что за бардак?!» — «Война, господин капитан...»

Вот так же примерно и в нашем случае: если в СССР начавшаяся война остановила работу над новейшим «чудо-оружием», то на Западе — как у наших противников, так и у наших союзников — она эту работу не то что ускорила, а просто резко интенсифицировала. Хотя тогда, в начале войны, это ещё вряд ли, ведь многим верилось в успех гитлеровского блицкрига. Но чем дальше, тем больше представлялось, что победа достанется именно тому, кто первым овладеет чудовищным оружием будущего. Вот и напрягали все научные силы — как в Европе, так и за океаном...

По счастью, советская разведка была об этом прекрасно осведомлена.

Ещё осенью 1940 года Леонид Романович Квасников, возглавлявший, как нам известно, отделение научно-технической разведки, направил в резидентуры на территории США и Великобритании директиву с указанием «выявлять центры поиска способов применения атомной энергии для военных целей и обеспечивать получение достоверных сведений о создании атомного оружия». Квасников был, пожалуй, единственным на всю разведку человеком, разбиравшимся в ядерной физике. Но ещё — не будем забывать — был Фитин, который доверял своим сотрудникам. Ведь директиву явно подписывал Павел Михайлович, который принял доводы Квасникова и согласился с ним, что вопрос требует серьёзнейшего внимания.