Существуют две версии развития событий. Одна из них предполагает, что всё происходило в монастыре. А другая настаивает, что встреча была во время ночёвки в поле, когда принц задремал в палатке. И то и другое не заменяет суть произошедшего.

В итоге Эжен Богарне стал едва ли не единственным из французских генералов, который остался жив в этой войне и даже не получил ранений ни в одной из последующих битв. Современник писал по этому поводу следующее: «Почти все маршалы, бывшие с Наполеоном, погибли или в сражениях, или насильственною смертью. Мортье, взрывавший во время выступления французов из Москвы наш Кремль, сам был взорван адскою машиною, которая направлена была на короля Людовика-Филиппа, когда он делал смотр войскам своим в Париже; Жюно умер в сумасшествий; Ней и Мюрат расстреляны; Бертье бросился с балкона своего замка в Бамберге; маршал Бессьер убит под Люценом в кавалерийском деле; маршалы Дюрон и Понятовский также убиты в сражениях... Ни в одном сражении принц не был ранен; слова старца сбылись: он возвратился благополучно в отечество и даже после падения Наполеона остался всеми любим и уважаем».

Но на этом удивительная история не заканчивалась. У неё было необычное продолжение и завершение. Родственники Богарне сохранили в памяти ещё одну фразу, которую услышал он от далёкого русского старца Саввы: «Твои потомки будут служить России».

В 1839 году в Россию приехал сын Евгения Богарне — Максимилиан, герцог Лейхтенбергский. Именно он впервые открыл миру всё происшедшее с его отцом. Хотя, возможно, тот рассказал сыну о встрече со старцем без особого афиширования. Когда производились большие манёвры на Бородинском поле, в память знаменитой битвы 1812 года, молодой лейб-гусар П. П. Новосильцев сопровождал герцога Максимилиана Лейхтенбергского. Ведь отец герцога — генерал Богарне — тоже был героем этого сражения, только со стороны французов. Дальнейший рассказ процитируем по изданию XIX века: «Разговаривая о Бородинской битве и вообще о кампании 1812 года, бывшей столь гибельною для французскаго войска, герцог спросил Новосильцева, не может ли он сказать, где находится монастырь св. Саввы и далеко ли от Москвы. Такой вопрос от человека, никогда не бывшаго в России, удивил Новосильцева; и в самом деле, где мог слышать герцог о таком пустынном месте, находящемся близ небольшого уезднаго города Звенигорода, Московской губернии? Он сказал герцогу, что в монастыре этом ничего такого нет... Герцог, улыбнувшись, поблагодарил за любезность и сказал: вас вероятно удивляет, что я знаю о монастыре св. Саввы, несмотря на то, что там нет ничего замечательнаго. Вы ещё более удивитесь, если я вам скажу, что я, католик, хочу поклониться вашему св. Савве: я в этом дал обет умирающему человеку, а именно отцу моему. Он взял с меня честное слово, если когда-нибудь судьба приведёт меня в Россию, непременно отыскать место, где погребён св. Савва, и поклониться ему».