В другом месте мне, может быть, придётся выяснить отношения между Александром и Евгением, а теперь остаётся сказать следующее.
Старший сын последнего, герцог Август Лейхтенбергский, пробыв пять месяцев в супружестве с королевой португальской, донной Марией да-Глория, скоропостижно скончался от крупозной ангины, и единственным представителем герцогов Лейхтенбергских оказался его брат, герцог Максимилиан[15].
Этот-то герцог Максимилиан, вступив
Я не знаю, не помню, от кого я впервые в детстве слыхал это предание, но знаю, что и у других членов семьи нашей оно сохранилось в общих чертах именно в приведённой выше форме. Говорят, оно до настоящего времени сохранилось и в преданиях Саввино-Сторожевского монастыря.
Странным может показаться лишь то, что ни сам принц Евгений в своих письмах, ни лица его свиты в своих воспоминаниях не упоминают об этом эпизоде, о котором говорит, кажется, только один француз, барон де-Бай, в одном из своих современных сочинений.
Не нашёл я ни слова об этом и в большой переписке жены принца Евгения, принцессы Августы-Амалии, женщины в высокой степени верующей, и которая, надо думать, не преминула бы записать такой странный случай, разве что, будучи ревностной католичкой, находила неуместным вспоминать о православном святом.
Сам принц Евгений, как большинство французов времён революции и Первой Империи, едва ли был глубоко верующим человеком. Молчание его остаётся, следовательно, объяснить тем, что поверить видению ему было слишком трудно, а с другой стороны, реальность его была, вероятно, настолько велика и настолько подтвердилась виденной в монастыре иконой, что и совершенно отрицать его он не был в силах и поэтому ограничился тем, что рассказал, может быть, про этот случай только своим родственникам, детям и, может быть, лицам свиты, не желая подавать виду, что придаёт, или действительно не придавая ему особенного значения. Только сыну его, и в особенности внукам и правнукам, пришлось неоднократно вспоминать о необъяснимом видении, столь странно оправдавшемся.