Начиная с мужа, как бы физически он ни отталкивал меня своими привычками неопрятности, невоздержания в дурных наклонностях чисто физических, мне достаточно было его богатого внутреннего содержания, чтоб всю жизнь любить его, а на остальное закрывать глаза. У…а[112] я полюбила за тот мир философии, в который он ввел меня, читая мне Марка Аврелия, Эпиктета, Сенеку и других. Впервые открылась мне им и с ним эта область высокого человеческого мышления, в которой я нашла столько утешения в своей жизни. К Сергею Ивановичу я привязалась тоже посредством не его личности физической, а его удивительного музыкального таланта. То благородство, серьезность и чистота, которые есть в его музыке, очевидно, истекают из его души. Из детей любимцем был Ванечка по той же причине: бестелесный, худенький, он весь был – душа: чуткий, нежный, любящий. Это был тончайший духовный материал – конечно, не для земной жизни.

Помоги и мне Бог выйти из области физической и самой духовно утончить свою душу и с очищенным сердцем перейти в ту область, где теперь мой Ванечка.

6 октября. Переехала с Сашей и m-lle Aubert в Москву. Вчера уезжала от Левочки с болью в сердце; давно мне не было его так жалко, как вчера. Одинокий, старый, сгорбленный (он всё больше и больше сгибается, вероятно, от сидячей жизни, от того, что пишет согнувшись почти целыми днями).

Я убрала его кабинет, привела в порядок все его вещи, белье; приготовила ему всё его маленькое хозяйство: овсянку, кофе, разные кастрюлечки, посуду и проч., и проч., мед, яблоки, виноград, сухари Альберт – всё, что он любит. Прощался он со мной очень ласково, как будто робко; ему не хотелось со мной расставаться, и я дней через 6 поеду к нему, и мы вместе поедем в Пирогово к его брату, Сергею Николаевичу. Вся надежда на сына Леву и Дору, что они уходят за Львом Николаевичем. Нарыв его прошел, но теперь нос что-то заболел, и Лев Николаевич ужасно струсил. Надеюсь, что ничего серьезного.

Ходила сегодня к зубному врачу, потом к Колокольцевым, потом по делам Льва Николаевича в банк к Дунаеву, чтоб он передал письмо Льва Николаевича в газету об отнятых у молокан детях, взяв в «Русских Ведомостях», которые не согласились печатать. Передать в «С.-Петербургские Ведомости», князю Ухтомскому.

Устала, пишу нескладно…

10 октября. Четыре дня не писала, прожила лихорадочные по суете и большому количеству дел дни. Ни музыки, ни чтения, ни радости – ничего. Как я не люблю такой жизни! Много заняло времени писание Льва Николаевича. Вносила поправки из одного экземпляра в другой, чистый, переписала всё «Заключение». Потом искала русских учительниц Саше, сегодня взяла Софью Николаевну Кашкину, дочь бывшего Сережиного учителя музыки, Николая Дмитриевича Кашкина. Миша упал и ногу зашиб, лежит три дня – и в лицей не ходит, и ничего ровно не делает. Несноснейшее пьянство лакеев. Один спился и ушел, другой третий день пьян. Никогда ничего подобного не было, ужасно досадно и скучно.