Ходили после обеда в елочки гулять: приезжавший Дунаев, Лев Ник., Лева, Лизонька и я. Пропасть маленьких маслят. Жара весь день томительная. Писала Юнге, Масловой, Кате, Бельской; послала артельщику письмо и перевод в 195 рублей.
Приходила Николаева, приезжали Чертков, Гольденвейзер, пили чай на балконе. Читала Лизоньке кое-что из старых записок Л. Н., и она ужасалась порочности его в молодости и страдала от всего того, что я ей разоблачила о ее дядюшке, которого она считала святым.
За то, что я во многом прозрела, Лев Ник. ненавидит меня, и упорное отнятие дневников есть ближайшее орудие уязвить и наказать меня. Ох уж это напускное христианство со злобой на самых близких вместо простой доброты и честной безбоязненной откровенности!
19 июля. Разбили мое сердце, измучили, а теперь выписывают докторов – Никитина и Россолимо. Бедные! Они не знают, как можно лечить человека, которого со всех сторон морально изранили! Случайное чтение листка из старого дневника возмутило мою душу, мое спокойствие и открыло глаза на теперешнее пристрастие к Черткову, навеки отравило мое сердце. Сначала предложили мне такое лечение: Льву Ник. уехать в одну сторону, мне – в другую, ему – к Тане, мне – неизвестно куда. Потом, расплакавшись, увидав, что вся цель окружающих – меня удалить от Льва Николаевича, я на это не согласилась. Тогда, видя свое бессилие, доктора начали советовать: ванны, гулять, не волноваться… Просто смешно! Никитин удивляется, как я исхудала. Всё только от горя и уязвленного любящего сердца, а они – уезжай! То есть то, что больнее всего.
19 июля.Ездила купаться, и мне стало хуже. Уходила вода из Воронки – как моя жизнь, и пока утопиться в ней трудно; ездила, главное, чтоб примериться, на сколько можно углубиться в воде.
Мыла шляпу Льва Николаевича. Он в самую жару ездил в Овсянниково, потом не обедал и имеет усталый вид. Еще бы! 16 верст верховой езды при температуре в 36° на солнце! Вечером играл в шахматы с Гольденвейзером. Я ничего с ним не говорила сегодня, я боюсь расстроить его, да и себя.
Позировала для Левы, с ним всё хорошо; поправляла корректуры, но опять не послала, не могу работать… И теперь поздно, надо ложиться спать, а спать не хочется…
20 июля. Второй день тихо и спокойно, и Чертков не был. Уехали доктора днем. Не для того ли их выписывали, чтоб на всякий случай засвидетельствовать мое безумие? Бесполезно было их посещение. Если всё будет, как эти дни, я буду здорова. И Лев Ник. ездил верхом с глупым и добродушным конюхом Филькой и весь вечер сидел у себя наверху, на балконе, что-то писал и читал, был спокоен и отдыхал. Приезжал Гольденвейзер, и мирно сыграли в шахматы, пили чай на балконе все вместе.