Опять ледяной ветер и солнце. У меня насморк, на душе тоскливо. Наклеивала газетные вырезки, убирала журналы, занималась хозяйственными распоряжениями и изданием, но нет ни здоровья, ни энергии, ни прежней работоспособности. Я скоро умру.
1 октября. Приехал утром Гольденвейзер, играл в шахматы с Льв. Ник. вечером. Днем приезжала Саша и повезла Гольденвейзера к Чертковым. Хотела я было предложить и Льву Ник. ехать туда, но как только подумала об этом и заговорила с мужем – слезы подступили к горлу, я вся заволновалась, затряслась; кровь бросилась в голову, меня всю точно изранило что-то, особенно когда я увидала в лице Льва Ник. радость от мысли снова видеться с Чертковым. Дошла опять до отчаяния и ушла к себе плакать. Спасибо моему милому мужу, что он не поехал к Черткову, а поехал опять верхом в лес и по оврагам и очень устал.
1 октября.Кончила работу над «Детством» и читала корректуру «О деньгах». Льет дождь и ветрено.
2 октября. Утром приехал милый Павел Иванович [Бирюков], всегда мягкий, сочувствующий, умный и добрый. Рассказывая ему о своем горе, я плакала. Он тоже не любит Черткова и понял меня.
2 октября.Льву Ник. всё хуже; расстроился желудок, он никуда не ходил и всё спал. После обеда хорошо беседовали, приехал сын Сережа. Играли все в шахматы.
3 октября. Утром Лев Ник. гулял, потом недолго ездил верхом, весь окоченел, ноги застыли, и, чувствуя себя ослабевшим, он даже не снял холодных сапог, повалился на постель и заснул. Он долго не приходил к обеду, я обеспокоилась и пошла к нему. Л. Н. как-то бессмысленно смотрел, беспрестанно брал часы и справлялся, который час, поминая об обеде, но тотчас же впадал в забытье. Потом, к ужасу моему, он стал заговариваться, и вскоре началось что-то ужасное! Судороги в лице, полная бессознательность, бред, бессмысленные слова и страшные судороги в ногах. Двое и трое мужчин не могли удержать ног, так их дергало.
3 октября.Я, благодаря бога, не растерялась; со страшной быстротой налила мешки и бутылки горячей водой, положила на икры горчичники, мочила голову одеколоном, Таня давала нюхать соли; обложили всё еще ледяные ноги горячим; принесла я ром и кофе, дали ему выпить. Но припадки продолжались, и судороги повторились пять раз.
Когда, обняв дергающиеся ноги моего мужа, я почувствовала то крайнее отчаяние при мысли потерять его, то раскаяние, угрызения совести, безумная любовь и молитва со страшной силой охватили всё мое существо. Всё, всё для него – лишь бы остался хоть на этот раз жив и поправился бы, чтоб в душе моей не осталось угрызения совести за все те беспокойства и волнения, которые я ему доставила своей ненавистью и своими болезненными тревогами.