Но Кайдановский уже подхватил меня под руку, отводя в сторону и предлагая поговорить с ним… И я почему-то попыталась ему что-то объяснять дрожащими от обиды губами… А он, мало вслушиваясь, снова переспрашивал, сколько я хочу денег, чтобы остановить процесс… И вдруг я поняла, как нужно с ним разговаривать, твердо сформулировав вдруг: «Ну, тысяч двадцать!»

— Чего? — спросил он, сразу вдруг растерявшись.

— Долларов, конечно, — ответила я. — Дело в том, что я давно живу на Западе и на рубли не считаю. Но если ты мне гарантируешь выплату этой суммы, то ты защитишь честь великого Тарковского, а я гарантирую тебе прекратить процесс. Давай бумагу.

— Но бумаги, знаешь, здесь нет, — вдруг как-то неуверенно обмяк Кайдановский.

— Почему нет? — настаивала я. — Вот сейчас попросим твою подругу Машу Чугунову принести бумагу и составим текст.

— Нет, знаешь, — хихикнул уже Кайдановский. — Ручки у меня здесь тоже нет.

— Тогда запиши мой адрес и телефон. Я буду тебя ждать с готовой ручкой и бумагой до двух часов дня, если ты готов расплатиться сам или собрать деньги для спасения чистого имени твоего учителя. Так что договорились?!

Продолжения этой истории не последовало, и мне пришлось поставить на ней жирную точку.

Post scriptum, возникший post factum

Post scriptum, возникший post factum

Вначале этой истории я сетовала, что мой диалог с Тарковским не был закончен. И вот сколько лет понадобились мне, чтобы высказать, наконец, все то, что хотелось сказать ему.

Тарковский говорил, что человечество существует для того, чтобы создавать шедевры или «иероглифы истины».

Какое, право, возвышенное занятие. Какая ошибочная идея. Не создан ли человек для того, чтобы заботиться о своей душе, окучивать ее в своих земных скитаниях? Расчистить для нее место, чтобы не запорошило придорожной пылью…

Шедевр для рождения души? Или душа для рождения шедевра?

Если задуматься над этими вопросами в контексте тех глобальных идей, которыми задавался сам Тарковский: как реализовать заповедь «не употреби во зло»… Выход, очевидно, в авторской убежденности в своей правоте. Надо почувствовать в себе пророческое признание, чтобы иметь смелость применять такую методологию.

То есть в контексте религиозных идей и пророческого призвания… Но есть ж у всякого человека право пророчествовать?

«Для человека, чтобы он жил, не мучая других, должен существовать идеал. Идеал, как духовная, нравственная концепция закона. Нравственность — внутри человека. Мораль — вне и выдумана, как замена нравственности, Там, где нет нравственности, — царит мораль — нищая и ничтожная. Там, где она есть, — морали нечего делать. Идеал недостижим, и в этом понимании его структуры величие человеческого разума».