Светлый фон

Эшфилд был первым домом моих родителей, они поселились в нем, когда Мэдж исполнилось полгода, и прожили там всю жизнь, покупая все новые и новые шкафы, в которых накапливалось неимоверное количество вещей. Постепенно комнаты превратились в склад. Комната для занятий, где я провела в детстве столько счастливых дней, теперь представляла собой огромную камеру хранения: сундуки и коробки, которые Бабушка не смогла впихнуть в свою спальню, свалили именно здесь.

Следующий удар, посланный мне Провидением, — разлука с моей дорогой Карло. Ее отец и мачеха путешествовали по Африке, и вдруг она получила из Кении известие, что отец тяжело болен — врачи нашли у него рак. Сам он об этом не знал. Но мачехе сообщили, что он проживет не более шести месяцев. Они возвращались в Эдинбург, и Карло должна была ехать туда, чтобы провести с ним последние дни его жизни. Она ни за что не оставила бы меня в моем тогдашнем смятении и в горести, но есть вещи, которые даже не обсуждаются. И все же месяца через полтора я закончила свой тяжкий труд и только тогда вернулась к жизни.

Работала я как проклятая — мне хотелось поскорей покончить с этим. Необходимо было тщательно разобрать сундуки и чемоданы: выбрасывать все подряд не следовало. Среди Бабушкиных вещей порой встречались совершенно неожиданные. Покидая Илинг, она настояла на том, что уложит вещи сама: опасалась, что мы повыбрасываем кое-что из дорогих ее сердцу сокровищ. Я нашла несметное число старых писем и уже чуть было не выкинула их, как вдруг из смятого конверта выпали двенадцать пятифунтовых банкнот! Бабушка, словно белка, повсюду прятала свои «орешки», чтобы уберечь их от невзгод военного времени. Я обнаружила даже бриллиантовую брошь, завернутую в старый чулок.

В голове у меня все путалось, когда я разбирала вещи. Мне совсем не хотелось есть, и я почти ничего не ела. Порой, обхватив голову руками, я сидела и пыталась сообразить, что, собственно, я делаю. Если бы Карло была со мной, можно было бы изредка съездить на выходные в Лондон к Арчи, а так не на кого было оставить Розалинду.

Я написала Арчи, чтобы он как-нибудь приехал на воскресенье к нам: это отвлекло бы меня. Он ответил, что вряд ли стоит затевать такую поездку, поскольку он не может освободиться раньше субботы, а в воскресенье вечером должен возвращаться. К тому же, это весьма дорогое удовольствие. Подозреваю, он просто не хотел пропускать воскресный гольф, но не говорил об этом, разумеется, чтобы не обидеть меня. В конце концов, уже недолго осталось ждать, бодро напоминал он.