Творчество «независимых» выделялось на общем фоне и новаторством художественных форм, и новизной мотивов и тем. «Их привлекает область мистики, экзотики и эротики», констатировал один из рецензентов. Одним из таких эротико-экзотических образов и культурных символов эпохи декаданса была Саломея, героиня одноименной драмы Оскара Уайльда. Нюренберг также поддался модному увлечению. С темой иудейской принцессы связаны его живописные панно «Завтрак Саломеи» и «Пир Саломеи». В центральном мотиве трапезы на берегу моря в обеих работах нельзя не увидеть сходство с картиной Матисса «Luxe, Calme et Volupté» («Роскошь, покой и наслаждение», 1904). Ее название автор заимствовал из рефрена стихотворения Шарля Бодлера «Приглашение к путешествию» (цикл «Цветы зла»): «Это мир таинственной мечты, / Неги, ласк, любви и красоты» (пер. Д. Мережковского).

Композиции Нюренберга по смыслу скорее также навеяны стихотворением Бодлера, чем драмой Уайльда: «Взгляни на канал, / Где флот задремал: / Туда, как залетная стая, / Свой груз корабли / От края земли / Несут для тебя, дорогая…» (пер. Д. Мережковского). Трагическая тема Саломеи стала для молодого художника лишь поводом для решения формальных декоративных и композиционных задач, которые он осуществил в духе своего кумира. Нюренберг чередует изображения обнаженных женских фигур в разнообразных поворотах и позах и располагает их как на фризе, вдоль горизонтальной плоскости холста или по кругу, создавая впечатление ритма плавной мелодии или движения хоровода. Сама сцена с изображением обнаженных на фоне природы имеет традиционную коннотацию с идиллическим мифом об утраченном земном рае, о первозданной гармонии природы и человека.

Произведения Нюренберга также соотносятся и с «водными сюжетами» с изображением лодок (кораблей), скользящих или застывших на водной глади (море, реке), любимыми многими французскими художниками от импрессионистов до фовистов. Мотив каравеллы (бригантины) с алыми, желтыми, белыми или цвета морской волны парусами присутствует почти во всех работах Нюренберга как персонификация юношеской мечты о таинственных и неведомых странах. Романтический образ парусника нашел выражение в ранних стихах дружившего с Нюренбергом Эдуарда Багрицкого[16] и в строках его знаменитой «Креолки» (1915):

Нюренберг вспоминает, как в Париже он снимал одну мастерскую вместе с Шагалом, как оба делились вспоминаниями о своей родине и «о счастливых днях юности»: «… я ему рассказывал об Одессе. О поразившем мое юношеское воображение сказочном порте, о громадных иностранных пароходах <…> и особенно много рассказывал о море, о его непередаваемой героической романтике в часы шторма, когда берега и я, писавший его, покрывались злой бело-желтоватой пеной. И о закатах»[17].