Тот же офицер спросил, почему идущие солдаты не бросают оружия. Отвечаю, зачем бросать оружие в поле, сейчас подойдут и сложат. Оглянувшись и посмотрев на своих, я увидел, что роты идут уже не толпой, а чуть ли не боевыми порядками. Им оставалось пройти еще шагов 300–400.

Офицеры, заметив такой порядок, начали волноваться и оба предложили мне, чтобы я дал команду бросить оружие.

Наивно улыбнувшись, отвечаю: «Что вы, паны, боитесь, вы видите, что никто из наших не держит винтовки в боевом положении, сейчас подойдут, и я подам команду». Видя, что офицеры в большой нервозности — красноармейцы приблизились уже на 150–200 шагов, — я им говорю, что даю команду бросить оружие, и, сняв фуражку, кричу:

— Бросай оружие!

И в этот же миг услышал громовое «ура»… Несмотря на усталость, красноармейцы сделали рывок, которому позавидовали бы иные спортсмены, а боевой порядок был таков, какого не всегда удавалось достичь и на инспекторском смотре.

Офицеры побежали, за ними — солдаты. Это было потрясающее зрелище, с трудом верилось, что мы вырвались из кольца.

На шоссе Острув-Мазовецкий — Брок мы соединились с 44-м полком. От его командира Николая Ниловича Пронина я узнал, что он связи с бригадой и дивизией не имеет и что полчаса назад им получена информация от командира 45-го полка Чернышева из Острув-Мазовецкого, который сообщал о своем отходе на восток. По имеющимся у него данным, противник в нашем тылу занял узел шоссейных дорог Замбрув и станцию Чижов. Перед нами, двумя командирами полков, стоял вопрос, как действовать дальше, ибо по сложившейся обстановке мы были уже в оперативном окружении. Правда, пока противник на нас не наседал.

В лесу между местечком Брок и Острув-Мазовецким устроили короткое совещание. Прежде всего решили избрать старшего командира. Возглавлять полки поручили мне. Разработали план прорыва. Наш путь лежал на восток в полосе, ограниченной с юга железной дорогой Белосток — Варшава и с севера шоссейной магистралью Белосток — Замбрув — Вышкув. Мы считали, что в полосе шириной 15–20 километров не может быть сплошного вражеского фронта.

Я знал, что каждая минута промедления могла лишь крепче затянуть петлю окружения. Это заставило быстро принимать решения и еще быстрее доводить их до подчиненных.

Мы не хотели ввязываться в бои с противником, старались обойти его. Движение без дорог, по полям, где посевы делились частыми межами, было очень трудным как для людей, так и для коней. Особенно если учесть, что половина красноармейцев шла босиком. Все же к утру 22 августа мы вышли к шоссейной дороге Замбрув — Чижов. Не доходя двух километров до шоссе, полки остановились на привал. К шоссе выслали конных разведчиков. Наблюдая с крыши сарая за действиями разведки, я с досадой отметил, что она очень медленно продвигается вперед, прячется за кустами и деревьями, чего-то выжидает. Такое поведение, на мой взгляд, равнялось трусости. Крикнув своему ординарцу Петру Соломину: «Подать коня!», сполз с крыши, вскочил в седло и поскакал к разведчикам. Разгорячившись из-за нерешительности разведчиков, я совершенно забыл об опасности и за это жестоко поплатился.