Прошлой ночью я уснул в Цыху, под осенним ветром и осенним дождем; в воздухе уже ощущался намек на холода…

Вернувшись в Шилинь, я увидел, что в саду расцвели желтые осенние хризантемы. От этого зрелища на меня нахлынули многочисленные воспоминания, и я с острой болью затосковал об отце…

Я только что вернулся из Цыху, куда мы с женой ездили почтить память покойного отца. Там я срезал ветку цветущего османтуса и положил ее на могилу…

Прошлой ночью я спал в Цыху. В горах ярко светила луна, озаряя распустившиеся цветы камелии. Меня растрогал покой и безмятежность окрестностей отцовской могилы. Сожалею лишь о том, что он здесь один и ему, наверное, одиноко и грустно…»[677]

На долю Мэйлин выпало утешать Цзинго и напоминать ему, что, по сравнению с ней, почти не знавшей своего отца, уехавшей из дома ребенком и вернувшейся, когда отцу оставалось жить несколько месяцев, Цзинго повезло: его отец скончался в преклонных годах, они провели вместе несколько десятилетий[678].

Невероятная по силе скорбь Цзинго по отцу могла быть результатом исключительных событий. Возможно, в последние годы, во время одного из долгих разговоров с глазу на глаз, Чан Кайши открыл сыну тайну, как ему удалось вырвать Цзинго из рук Сталина, и Цзинго потрясло то, что его свобода стоила генералиссимусу так дорого – он потерял весь материковый Китай.

Не менее эмоционально и неожиданно попрощался с Чан Кайши лидер коммунистического Китая Мао Цзэдун, правитель, который сверг Чан Кайши и уничтожил ради этого миллионы человек. Мао считал генералиссимуса достойным соперником. В день похорон генералиссимуса Мао Цзэдун (ему шел восемьдесят второй год) сидел в своей огромной деревянной постели, весь день он ничего не ел и ничего не говорил. По его приказу вновь и вновь включали восьмиминутную запись волнующей музыки, которая создавала траурную атмосферу, а он с глубоко торжественным выражением лица отбивал такт. Эту музыку записали специально для Мао к стихотворению ХII века, автор которого с горечью прощается со своим другом. Таким образом Мао Цзэдун прощался с Чан Кайши. Он даже переписал две последние строчки стихотворения, чтобы подчеркнуть свою скорбь[679]. Переписанные строки звучали так:

Иди, ступай, о мой почтенный друг,Не оглянись назад.

Мэйлин улетела в Нью-Йорк через пять месяцев после смерти мужа. На тумбочке возле ее кровати стояла фотография молодого Чан Кайши. Родные и слуги видели, что иногда Мэйлин беседует со снимком и называет его «милый». Заметив, что один из племянников рассматривает фотографию ее мужа, Мэйлин улыбнулась и сказала: «Он так хорош собой, правда?»[680]