Всю ночь над ущельем носился густой дым пылавших аулов и зажженных костров, у которых люди жарили отбитых телят; было очень тепло, полная луна приветливо глядела на нас с высоты; несколько человек нас расположились на крыше какой-то сакли, и мы за чаем долго болтали, любовались живописной картиной и перекатами ревущей по камням Аварского Койсу.
В два или три перехода мы опять возвратились в лагерь на Тамалду, где на другой день отряд был построен на поляне; генерал Б. торжественно объезжал ряды, поздравлял с победой, самодовольно принимая громко раздававшееся «ура!»; затем было пропето «Отче наш», сыграли «Коль славен» и прошли церемониальным маршем.
Между тем запас продовольствия, особенно сухарей, почти истощился, и войска ждали с большим нетерпением возвращения давно отправленной в Закаталы колонны, имевшей конвоировать вьючный транспорт. День, назначенный для прибытия транспорта, миновал, но о нем не было ни слуху, ни духу; прождали еще два-три дня; сухари давно все исчезли, соли не было ни зерна, люди питались одним мясом и какой-то травой, имевшей острый вкус; появилось много больных дизентерией. У меня с Александровским тоже хлеба и соли давно не было, из всех запасов оставался чай, сахар и саго – так мы и проводили дни, то пили чай, то ели безвкуснейшую кашу из саго, с тех пор мне опротивевшую донельзя. В лагере стало как-то тихо и уныло, генерал Б. почти не показывался из палатки.
Наконец, должно быть, на пятый или шестой день томительного ожидания и совершенной неизвестности о судьбе колонны с транспортом явились опасения, не истреблена ли она неприятелем, и беспокойство заметно увеличилось… Часу в четвертом пополудни я смотрел на игравших у нас в палатке в ералаш Александровского, Коханова (Николай Семенович, тогда артиллерийский штабс-капитан, состоявший по особым поручениям при князе Воронцове, впоследствии известный начальник почтовой части на Кавказе), поправлявшегося от раны Кауфмана и не помню четвертого, вдруг явился ординарец звать меня к генералу; я надел шашку и отправился.
Вхожу, его превосходительство сидит на складном походном кресле, перед ним стакан пунша и раскрытый
– Ваше превосходительство, имею честь явиться. Изволили требовать.
– Да-с, я хочу дать вам поручение; знаю вашу отвагу и находчивость, знаю, как вы по бревну переправили батальон, и вообще считаю вас за отличного офицера и прочее, и прочее, дам вам случай оказать важную услугу всему отряду и заслужить особую награду. Дело в том, что вот уже пять дней как майор Лыков должен был прибыть с транспортом продовольствия, но о нем нет никаких сведений; я посылал уже двух лазутчиков, ни один до сих пор не вернулся. Возьмите свою команду, выступите так, чтобы никто в лагере даже не знал об этом, и разыщите Лыкова с его колонной или узнайте, по крайней мере, о его судьбе; наконец, дойдите, если нужно, до самых Закатал или Лагодех, если туда удобнее окажется, и употребите все старание доставить поскорее транспорт с сухарями. Соблюдайте крайнюю осторожность, чтобы не наткнуться на засаду; заметив сильного неприятеля, старайтесь скрыться от него, обойти или отступить – одним словом, предоставляю вашему благоразумию и опытности пробраться и доставить нам скорее продовольствие или, по крайней мере, какие-нибудь сведения о Лыкове, за которого я, признаться, сильно опасаюсь. Постарайтесь сами найти дорогу, чтобы не брать лазутчика-проводника, которым я не доверяю. После пробития вечерней зари еще раз зайдите ко мне за окончательными приказаниями, а пока не говорите никому, даже из офицеров, ни слова.