В конце июня 1942 года я, как и все остальные, прочитал в газетах о начавшемся на востоке новом великом наступлении. В Ставке царило воодушевление. Каждый вечер главный адъютант Гитлера Шмундт отмечал для гражданского персонала продвижение наших войск на настенной карте. Гитлер торжествовал. Снова оказался прав он, а не генералы, выступавшие против генерального наступления и призывавшие перейти к обороне, ограничившись местными прорывами, дабы выпрямить линию фронта. Даже генерал Фромм воспрянул духом, хотя в начале операции сказал мне, что подобное наступление — роскошь, в данной ситуации непозволительная.

Левый фланг восточнее Киева все больше растягивался. Наши войска приближались к Сталинграду. Огромными усилиями удалось восстановить железнодорожное движение на захваченных территориях и обеспечить снабжение армий.

Всего через три недели после начала победного наступления Гитлер переехал в новую Ставку, расположенную близ украинского города Винница. Поскольку русские самолеты в небе практически не появлялись, а авиация западных союзников базировалась слишком далеко, даже опасавшийся бомбардировок Гитлер впервые не настаивал на строительстве особых бомбоубежищ. Вместо обычных бетонных зданий Ставка разместилась в разбросанных по лесу симпатичных блокгаузах.

Когда приходилось летать в новую Ставку, я использовал свободное время для поездок по окрестностям, а однажды посетил Киев. Сразу после Октябрьской революции большое влияние на русскую архитектуру оказывали авангардисты — Ле Корбюзье, Мей, Эль Лисицкий, но в сталинскую эпоху, в конце двадцатых, Россия вернулась к традиционному, классическому стилю. Например, киевский Дворец Советов вполне мог быть спроектирован прилежным студентом Академии изящных искусств. Я даже подумывал разыскать этого архитектора и воспользоваться его услугами в Германии. Киевский стадион, построенный в классическом стиле, украшали фигуры атлетов, похожие на античные скульптуры, но с трогательной застенчивостью одетые в купальные костюмы.

Один из самых знаменитых соборов Киева лежал в развалинах. Как мне сказали, взорвался размещенный в нем советский пороховой склад. Позже от Геббельса я узнал, что собор был взорван умышленно по приказу Эриха Коха, рейхскомиссара Украины, решившего уничтожить символ национальной гордости украинцев. Геббельс рассказал эту историю с раздражением; он был явно шокирован жестоким курсом, проводимым на оккупированных территориях Советского Союза. В то время украинцы еще были настроены столь миролюбиво, что я мог ездить на машине по густым лесам без охраны, а уже через полгода — из-за жестокости оккупационных властей — по всему региону орудовали партизаны.