Как-то вечером, пропустив несколько рюмок, Шмундт заявил, что я — главная надежда армии, все генералы безмерно в меня верят и никто не разделяет негативного мнения обо мне Геринга. Довольно напыщенно он сказал в заключение: «Вы всегда можете положиться на армию, герр Шпеер. Армия вас поддержит».

Я так до конца и не понял, что имел в виду Шмундт, хотя подозреваю, что он спутал армию с генералами. Однако, похоже, нечто в этом роде Шмундт говорил и другим. Учитывая узкий круг персонала Ставки, подобные замечания просто не могли не достичь ушей Бормана.

Где-то в то же время — возможно, осенью 1943 года — Гитлер поставил меня в неловкое положение, когда перед самым началом оперативного совещания в присутствии нескольких соратников назвал Гиммлера и меня ровней. Не знаю, что Гитлер имел в виду, но вряд ли это обращение могло понравиться шефу СС, претендующему на особое место во властной структуре. В те же недели Цайтцлер с явным удовольствием сказал мне: «Фюрер так вами доволен. Недавно он сказал, что возлагает на вас величайшие надежды, что после Геринга взошло новое солнце»[165]. Я попросил Цайтцлера больше никогда не цитировать это высказывание Гитлера, но поскольку и другие сотрудники Ставки передавали мне те же слова, Цайтцлер не успокоился и похвала фюрера достигла ушей Бормана. Могущественному секретарю Гитлера пришлось признать, что в то лето ему не удалось настроить шефа против меня. Скорее наоборот.

Так как Гитлер не очень-то был щедр на подобные похвалы, Борман воспринял отзыв обо мне как угрозу своему влиянию. Отныне он не уставал повторять своим приспешникам, что я не только враг партии, но и нацелился на пост преемника Гитлера[166]. Здесь Борман полностью ошибался. Припоминаю, что несколько раз говорил об этом с Мильхом.

В то время Гитлер, должно быть, действительно задумывался над кандидатурой преемника. Престиж Геринга подорван. Гесс своим побегом исключил себя из списка кандидатов. Репутация Шираха погибла в сетях интриг Бормана. Борман, Гиммлер и Геббельс не соответствовали гитлеровскому идеалу «художественной натуры». Возможно, Гитлер признал во мне родственную душу. Он считал меня одаренным архитектором, который за короткое время добился высокого положения в партийной иерархии, а достижениями в производстве вооружений продемонстрировал особые способности и в военной сфере. Вот только во внешней политике — на четвертом поле деятельности Гитлера — я никак себя не проявил. Вероятно, он считал меня талантливым художником, достигшим успехов в политике, и, таким образом, я как бы служил подтверждением его собственного выбора карьеры.