Однако эти расхождения в конечном счете не повлияли на общее направление журнала, и редакция его взяла курс на жесткую реализацию теоретических основ славянофильства в их крайнем хомяковско-киреевском выражении. Обещание Кошелева поместить в «Русской беседе» ряд «особых» статей, посвященных «главному началу философии», которое «истекает из религиозной и народной стихии»,[1195] неукоснительно исполнялось. В статье «Еще несколько слов о русском воззрении» К. Аксаков, отвечая «Русскому вестнику» и «Современнику», в данном случае согласившемуся с катковским изданием, писал, что средством освобождения от подчинения Западу является лишь обращение к древней русской истории «до известной подражательной эпохи» и опора на «современный быт народа, так называемого простого народа», тяготеющего к религиозно-патриархальному образу жизни.[1196] И. В. Киреевский «новые начала» для философии усматривал в соглашении «понятия разума с учением веры». Отличие православного мышления видится ему в стремлении «самый способ мышления возвысить до сочувственного согласия с верою», и «наше любомудрие», пишет он, в конце концов сможет «подчинить раздвоенную образованность Запада цельному сознанию верующего разума».[1197]

В августовских «Заметках о журналах» Чернышевский, верный примирительным тонам, не затронул полемических тезисов этой статьи, отметив «сильный ум» автора, его благородство, жажду истины. Он привел большую выписку из воспоминаний о Киреевском, характеризующих его как «честного и полезного деятеля русской мысли» (III, 697, 698). Но «Русская беседа» по-прежнему никак не реагировала на миролюбие «Современника», торопясь, как будто предчувствуя близкий конец, высказаться по главным пунктам своих воззрений и их приложения к конкретной общественной жизни.

Идеи «народности в науке» разъяснялись, например, таким образом, что восстановили против «Русской беседы» почти все периодические издания. Задачи народного образования Ю. Ф. Самарин связывал с «общехристианскими понятиями о достоинстве человека», для него «высший быт <…> коренится в образе мыслей первобытного русского человека».[1198] Солидаризировался с Т. Филипповым в оценке Ж. Занд А. А. Григорьев.[1199] Именно страницы «Русской беседы» были предоставлены печально знаменитой статье В. И. Даля, в которой автор, различая просвещение и грамотность, выступил против обучения грамоте крестьян на том основании, что грамота непременно приведет их к тунеядству – «перо легче сохи».[1200] Здесь же появилась скандальная статья В. Григорьева «Т. Н. Грановский до его профессорства в Москве». Сторонник «национальности в науке», В. Григорьев предупреждает против увлечения личностью и деятельностью Грановского, «поклонника Запада» и потому равнодушного «к своему родному». «Я не нахожу в нем самостоятельности, тем менее оригинальности мысли, – убеждал автор читателей, развенчивая славу московского ученого. – <…> Ему собственно принадлежала только артистическая отделка вычитанного, художественная передача чужого, ничего притом ему не стоившая».[1201]