Шип создает строку:
А дальше хилое х дает расслабленно-параличные строки:
И еще: граф-то возник во второй части стиха не потому ли, что его родил “радио-телеграф” первого абзаца? Так логика фабулы жизнеподобной заменяется логикой звуков и чувств.
В той же зауми – неоднократные окрашивания рядом стоящих слов в некоторый выразительный для строки звук: “вороная восень”, “мокредная мосень”, цветущая весна – цвесна, алое лето – алето.
И в то же время образная экономность и чуткость построений.
Мокредная мосень
Мокредная мосеньА вот из стихотворения “Цвесна” (цвести):
Интересны его фантастико-юмористические построения:
Дело в шляпе Мормо!Конечно, всякий, приученный искать в стихе поучительной тенденции и из фантастики признающий лишь фантастику фабулы раз навсегда напетых сказок, – всякий такой читатель с самодовольным негодованием отвернется от этих строк, где сами слова превращаются в кривляющихся и скачущих паяцев (слово паяц, конечно, вызовет презрительную усмешку на благопристойном лице). Слова дергаются, скачут, распадаются, срастаются, теряют свой общеустановленный смысл и требуют от читателя влить в них тот смысл, те чувствования, которые вызываются речезвуками, взятыми в прихотливо переплетенных конструкциях.
А когда поэт ставит себе задачей “изобразить” что-либо, опять это изображение наливается тем соком и полнотой, какую трудно найти в языке, застывшем в повседневных шаблонах, изменяющемся в порядке стихийной (неосознаваемой) эволюции чрезвычайно медленно.
Вот строки о пасхальном столе из книги “Зудесник”, где по отдельной звуковой аналогии мы или угадываем название блюд или, слыша их впервые, подходим к ним так же, как к замысловатым именам кушаний или напитков в прейскурантах – (удивительно “вкусное название” – что-то за ним кроется?).
(“Весна с угощением”)И еще оттуда же варианты:
Мой