Тогда явится и новый футурист.

И это будет наш Алексей Крученых…

Достоевский верил, что Россия “спасет Европу”, в наши дни русский народ клянется “научить” ее, у нас: или все, или нуль, или научить, или, по крайней мере, проучить, сотворить грандиозную мерзость.

Последние морфологические изыскания Крученых в книге “Малахолия в капоте” устанавливают несомненный) анальность пракорней русской речи, где звук “ка” – самый значительный звук.

(подробно в книге Крученых “Ожирение роз”, мой разговор с ним на “Малахолии в капоте”). Европейский футуризм весь в пределах некой случайной идеологии и технического овладения быстротой.

Мы же органичны и беспредельны, почему Крученых и нарек однажды какистину, что у русских футуристов есть наемники: футуристы итальянские. Природные свойства русского языка еще Пушкину дали как-то возможность оскорбить Европу рифмой, что связывает существенную анальность нашу с нашим же отношением к Европе.

Крученых не мог, будучи русским, остаться только русским поэтом-футуристом: он позволил себе все непозволительные поступки и остался грандиозным нулем, как Россия, абортировавшая войну:

Жижа сквернословий Мои крики самозванные Не пишу к ним предисловия Я весь хорош даже бранный! (Из книги дурных слов).

Он не будет популярен, его не ухвалишь, он бурный грандиозарь, настолько великий для Чуковских, что они из всего Крученых увидели лишь кусок циклопического коричневого голенища. Скоро они и вовсе перестанут видеть Крученых, суть которого уже утонула в заумном. Вот последнее благожелательно – умное слово – завещание Величайши – вам:

Сергей Третьяков Бука русской литературы (об Алексее Крученых)

Сергей Третьяков

Бука русской литературы (об Алексее Крученых)

Пожалуй, ни на одного из поэтов-футуристов не сыпалось столько издевательств, обвинений, насмешек, дешевых острот, как на Алексея Крученых. Вспомнить его первые дебюты в 1912–1913 годах со странными книжками, где среди кувыркающихся букв и слогов, часто вовсе непроизносимых, вдруг обозначалось

или