ГОРАЛИК Мы пропустили кусок про профессиональную специализацию и медицинскую карьеру.

ХЕРСОНСКИЙ Какая там карьера! У меня уже была защищена диссертация, вышла первая монография, но получить высшую категорию по психиатрии я не мог, а у нас ее имел всякий. И кстати, у меня до сих пор этой профессиональной категории нет: после ухода из больницы я никогда на нее не претендовал. Когда я, по сути дела, был вынужден уйти из больницы, я начал заниматься благотворительной деятельностью, сотрудничал с одесским фондом имени Гааза, потом меня «подхватил» университет, но официально я начал преподавать в 1996 году, а кафедру возглавил только в 99-м. Была и журналистика – это уже перестройка, 80-е годы, а вообще жизнь до перестроечного времени была небогата событиями. Мы зарабатывали себе на достаточно скудный хлеб. Это значило, что нужно было на полторы ставки работать в больнице, потом читать лекции по линии общества «Знание». Чаще лекции отменялись, и мне просто подписывали путевку. Если я все же читал лекцию, меня обычно спрашивали две вещи: уничтожают ли психически больных и почему их не уничтожают? Такое было время интересное. Потом страховая комиссия, начисление комиссии по госстраху. Я сейчас могу сказать формулу: контуры голеностопного сустава сглажены, движение в нем болезненное, ограниченное, умеренное, болезненность в районе наружной лодыжки, статья сто пятьдесят шесть, десять процентов страховой случай. За каждый вечер мы получали от восьми до двенадцати рублей, и получалось так, что домой я возвращался очень поздно. Но зато на основной работе было время для того, чтобы собраться, поговорить, поиграть в карты иногда – это была советская контора.

ГОРАЛИК Что происходило с социальной и личной жизнью?

ХЕРСОНСКИЙ Ну, десятилетия длился мой неудачный брак, уже в то время без особого взаимопонимания, но общая бедность и невозможность вообще подумать, что у твоих детей не будет никакой квартиры, и у тебя ее не будет, и вообще невозможно выжить в одиночку, как-то до поры до времени меня держала. В общем, хотя это было трудное и неприятное время, я и теперь никогда не советую супружеским парам быть вместе, если отношения доходят до такого уровня. Я думаю, что никакие идеологические и религиозные установки не могут это оправдать, потому что ничего хорошего из этого все равно не получается. Что касается компании – да, это та же литературная, диссидентская компания, периодически ее «перетряхивали». С 1982 года это был полный разгром и арест одного из моих друзей, и в этот момент появилась тоже достаточно характерная вещь. Всем было ясно, что я под колпаком, и это значит, что на улице меня не нужно узнавать. Моя личность как бы раздвоилась: я дома и я на улице. Со мной можно было разговаривать только с глазу на глаз. И вот в какой-то момент все это меня достало, и я понял, что мне просто нужно быть одному. И какие-то годы, очень полезные для меня внутренне, прошли во внешней изоляции. Во-первых, ты боишься, что на тебя донесут. Постоянные допросы людей, которые длительно меня знают, у них реальные неприятности: их вызывают, спрашивают: «Как давно вы его знаете?» и т. д. Кому это тогда было нужно, спрашивается? И это во многом сформировало мою психику как психику взрослого одинокого человека. Работай, имей одного или двух близких друзей, с которыми можно говорить, и избегай публичности. Когда я стал журналистом, это стало постепенно отходить на второй план, у меня опять появилась компания, а затем вдруг, когда я, как всегда, начал излагать свои неправильные взгляды, мне опять пришлось отгородиться и уйти в себя… Например, такая история. Когда ввели в Чечню войска в первый раз, я тут же написал статью о том, что этого нельзя было делать и что это начало большой крови. Статью не приняли, а мне сказали: «Ты сумасшедший, там все со всеми договорились, быть ничего этого не может». Через неделю эту статью все-таки напечатали. Но тогда уже все было ясно. И это ощущение, что всегда не прав, опять привело меня к прежнему состоянию. Никогда бы не прочел столько книг, не переслушал бы столько музыки, не рефлексировал бы так тонко, если бы просто сидел и пил водку – а это главное развлечение во всех компаниях во все времена.