27 декабря неизвестный вошел в этот сад, убил Павлова и затем убежал. <…>
20 февраля6 открылась Вторая Государственная дума.
Вторая Государственная дума, по направлению своему, мало отличалась от Первой думы. Разница заключалась только в том, что ко Второй думе революционное брожение и вообще крайнее увлечение уже несколько поостыли, а затем в Думу эту не попали многие выдающееся деятели, которые были в Первой думе и которые были устранены Столыпиным от выборов вследствие Выборгского воззвания и особого толкования закона о лицах, подвергшихся привлечению к следствию и суду.
Они были устранены от выборов в Государственную думу таким способом: вначале Столыпин держал всех привлеченных лиц, не назначая суда, а лица эти, будучи под судом, не могли выбираться, а потом посредством применения такой статьи, в силу которой лица эти лишились права выбора в Государственную думу независимо от тюремного заключения.
Я и в то время не понимал, почему правительство делает вторую пробу с Государственной думой, собирая ее на основании существовавшего и единственно имеющего силу выборного закона, объявленного после 17 октября 1905 года, так как для меня было ясно, что сущность думских воззрений Второй Государственной думы будет такая же, как и Первой, и, если бы по тому же закону продолжали выбирать и последующие Думы, то сущность последующих Дум была бы та же самая, как и предыдущих. Сущность же эта заключается в том, что Дума не может не иметь своих самостоятельных убеждений, соответствующих народному самосознанию данного времени; она не может быть в услужении у правительства, и ее члены – дежурить в приемной у председателя Совета министров и у других министров. А так как направление правительства совершенно явно выказалось, и оно заключалось в том, чтобы править Poccией не в соответствии с народным самосознанием, а в соответствии с мнениями большей частью эгоистичными, а иногда и просто фантазиями кучки людей, находящихся вблизи трона, то, очевидно, Дума, выбранная по закону, изданному после 17 октября, никоим образом и ни в каком случае не могла бы ужиться с таким правительством.
Но Столыпин этого, по-видимому, не понимал или не хотел понимать, рассчитывая, что в конце концов Дума подчинится фантазиям и государственным экспериментам правительства, имеющего почву не в уважении и популярности России, а в выборе, основанном на угодничестве тех лиц, которые понравились. <…>
<…> К этому времени Столыпин приобрел уже значительную силу и в глазах императора и придворной партии. Сила Столыпина заключалась в одном его несомненном достоинстве – это в его темпераменте. По темпераменту Столыпин был государственный человек, и, если бы у него был соответствующий ум, соответствующее образование и опыт, то он был бы вполне государственным человеком. Но в том-то и была беда, что при большом темпераменте Столыпин обладал крайне поверхностным умом и почти полным отсутствием государственной культуры и образования. По образованию и уму, в виду неуравновешенности этих качеств, Столыпин представлял собою тип штык-юнкера.