Мысленно переживая эти последние месяцы жизни моего отца, вспоминаю я один удивительный случай.
Бывал у папа доктор Траугот6, бывший товарищ папа по университету. Они не видались со студенческих времен и встретились снова в бытность моего отца уже премьером, когда Траугот обратился к папа официально по поводу какого-то дела. Но официальные отношения сразу были отброшены, и этот доктор продолжал бывать в доме в качестве друга.
Приезжаем мы раз в Колноберже, и папа, здороваясь, сразу говорит мне спокойным, самым обыкновенным голосом:
– Знаешь, Траугот умер.
Я спрашиваю:
– Была телеграмма?
На что папа так же спокойно, будто дело идет о самой обыденной вещи, говорит:
– Нет, он сам явился ко мне ночью, сказал, что умер, и просил позаботиться о его жене.
А потом мама рассказывает, что папа ночью разбудил ее и сказал, что Траугот умер.
Вечером того же дня была получена телеграмма с этим же известием. Надо прибавить, что менее суеверного и склонного к каким бы то ни было мистическим переживаниям человека, чем мой отец, трудно было сыскать.
До отъезда в Киев ездил папа раз на несколько дней в Петербург и потом в Ригу на торжества открытия памятника Петру Великому. Из Риги мой отец приехал в восторге и много нам потом рассказывал про этот так понравившийся ему город.
Лето, последнее лето папа, подходило к концу. Мы поехали проститься с ним перед его отъездом в Киев. Перед отъездом мы гуляли по саду, и помню, как мой отец, обратясь к мама, сказал:
– Скоро уезжать, а как мне это тяжело на этот раз, никогда отъезд мне не был так неприятен. Здесь так тихо и хорошо. <…>
Из писем П. А. Столыпина к супруге О. Б. Столыпиной
Из писем П. А. Столыпина к супруге О. Б. Столыпиной
Дорогой мой ангел, всю дорогу я думал о Тебе. В вагоне было страшно душно. В Вильне прицепили вагон с Кассо1 и Саблером2. В Киев прибыли в час ночи. Несмотря на отмену официальной встречи, на вокзале кроме властей собралось дворянство и земство всех 3 губерний.
Сегодня с утра меня запрягли: утром митрополичий молебен в соборе о благополучном прибытии их величеств, затем освящение Музея цес<аревича> Алексея, потом прием земских депутаций, которые приехали приветствовать царя. Это, конечно, гвоздь. Их больше 200 человек – магнаты, средние дворяне и крестьяне. Я сказал им маленькую речь. Мне отвечали представители всех 6 губерний. Мое впечатление – общая, заражающая приподнятость, граничащая с энтузиазмом.
Факт, и несомненный, что нашлись люди, русские настоящие люди, которые откликнулись и пошли с воодушевлением на работу. Это отрицали и левые, и кр<айне> правые. Меня вела моя вера, а теперь и слепые прозрели.