Тем не менее я чувствовал — и даже точно знал, — что с этими своими антисталинскими мыслями и настроениями я был не одинок.

* * *

Из множества моих двоюродных братьев двое были моими почти сверстниками (один был на год, другой на два старше меня). Обоих по-домашнему звали «Люськами» (не слишком типичная, но все же довольно часто встречающаяся модификация имени «Илья»), Чтобы сразу было ясно, какого из двух «Люсек» заговоривший о ком-нибудь из них имеет в виду, одного из них мы звали Люська Черный, другого Люська Рыжий.

Люську Рыжего в 43-м — выдав ему досрочно аттестат об окончании школы — забрали в армию. На фронте он оказался не сразу, сперва попал в училище, где их учили — к большому его неудовольствию — на политруков.

На фронт он потом все-таки попал. А когда война кончилась, опять оказался в каком-то — тоже, наверно, военно-политическом — училище. Может быть, даже в военно-политической академии.

И вот там-то и произошел этот случай, о котором он мне тогда же (году в 47-м или в 48-м) рассказал.

В то время каждый день на первых страницах центральных газет печатались письма-рапорты, начинающиеся словами:

ТОВАРИЩУ СТАЛИНУ, ИОСИФУ ВИССАРИОНОВИЧУ.

Это постоянное — ежедневное — обращение к вождю в газете выглядело как «шапка» — заголовок следующего за ним текста. И по радио тоже громовой голос Левитана каждое утро — а также и днем — торжественно возглашал:

— ТОВАРИЩУ СТАЛИНУ, ИОСИФУ ВИССАРИОНОВИЧУ!

И в этом левитановском исполнении это обращение к вождю тоже звучало так, словно было набрано — как газетная шапка — самым крупным шрифтом.

Этот эффект достигался не только изумительным левитановским голосом, но и совершенно особой, только Левитану свойственной дикторской манерой, идущей, как объяснил нам однажды А.А. Реформатский, от традиции церковной литургии. Суть этой манеры состояла в том, что произнося ключевое слово, Левитан вдруг, неожиданно возвышал голос на каком-нибудь одном его слоге: «ТоВАрищу СТАлину ИОсифу ВиссариОНОвичу!»

А кроме того, был тут и еще один секрет, разгадку которого мне объяснил однажды мой приятель Валя Токарев, тоже работавший одно время диктором на радио.

Оказывается, была там у них четкая установка, согласно которой отчество вождя должно было произноситься полностью, без самой наималейшей редукции. Отчество Молотова, скажем, можно было произнести — как это обычно и делается в повседневной жизни, — слегка проглатывая какой-нибудь сложок: не «Вячеслав Михалыч», конечно, но — как-нибудь так: «Вячеслав Михайлоич».

Отчество Сталина полагалось произносить так, чтобы отчетливо слышалась каждая буковка (правильнее сказать — каждая фонема): не «Йосиф», а — «И-о-сиф», и не «Виссарионоич», а — «В-и-с-с-а-р-и-о-н-о-в-и-ч».