Судя по акцентам картины, по вектору, который был выбран для киновоплощения самого загадочного персонажа Достоевского, Протазанов вполне мог бы решиться на биографическую картину об авторе «Бесов». Ведь уже случился первый кинематографический опыт – пятиминутная немая картина В.М. Гончарова о Пушкине (1910), о которой шли громкие споры в печати: первая в истории российского немого кинематографа попытка воплощения жизни Пушкина на экране не могла не привлечь внимания зрителей и критики. Хотя почти все рецензии были отрицательные: Гончарова упрекали в том, что он сознательно извратил биографию поэта, разрушил образ свободолюбивого человека и создал миф, в котором Пушкин – покорный и верный слуга режиму Николая I, важна была сама дискуссия о принципах создания биографических фильмов о русских писателях.
Прикасаясь к великим именам…
Прикасаясь к великим именам…
Но Протазанов, еще за три года до «Николая Ставрогина», успел снять громкую, весьма скандальную короткометражку в жанре биографической драмы «Уход великого старца» (1912) – о Л.Н. Толстом, создавшем своим «уходом» исключительный информационный повод. Протазанов пошел по пути, который избрали первопроходцы-документалисты:
«Не ищите в этой ленте никаких модных теперь трюков, – писал «Сине-Фоно», – ни бьющего на нервы сюжета. Здесь сама простота как в сюжете, так и в действии, но самая простота того, что происходит на экране, уже есть мировая трагедия и вызывает в зрителе тихие, но горячие слезы, заполняет душу чем-то теплым, но вместе с тем кротким, ясным…»9.
Неизвестно, консультировались ли режиссеры с кем-либо из семьи или ближнего круга Л.Н. Толстого, с его будущими биографами, а также с кем-либо из участников драмы – с С.А. Толстой, А.Л. Толстой, ВТ. Чертковым. А ведь именно эти трое (и еще его яснополянский доктор, простые мужики и бабы) окружали Л.Н. Толстого незадолго до его ухода из дома. Было очевидно, однако, что в картине преобладала одна точка зрения на события – «чертковская».