Взяв зерно религиозной беседы из «Братьев Карамазовых», авторы сериала провели навязчивую, пусть и значительно ослабленную, параллель между Михаилом Андреевичем Достоевским и Федором Павловичем Карамазовым, между братьями Достоевскими и братьями Карамазовыми: зрелостью ума и твердостью характера семейство из романа наглядно превосходит семейство реальное – получилось, что интеллектуальный и вероучительный уровень спора в литературном источнике намного глубже и затейливее, чем уровень спора «в лоб» между персонажами фильма. Остается открытым вопрос, умышленно ли так сделали авторы сериала или вышло случайно.
Вообще приписывать писателю мысли, страсти, пороки его героев – это негодный, хотя и распространенный прием; густо востребованный в сериале.
Описывая брату свое каторжное житье-бытье, Достоевский отмечал «вечное сосредоточение в самом себе», куда он убегал «от горькой действительности» (28, кн. 1: 171).
Авторы фильма, утомившись каторжным мраком, захотели разукрасить «вечное сосредоточение в самом себе» занятным художественным вымыслом и подарили Достоевскому воспоминание о петербургском борделе. Постельная сцена с молоденькой проституткой Лизой из Риги (она всего две недели как в «доме») должна была, по-видимому, пролить свет на сердечные раны молодого Достоевского. Высвободившись на минуту из страстных объятий девушки, он признается ей: «Я люблю одну женщину, нежную, величественную, гордую, жестокую. Но она меня не любит, понимаешь?» В этот момент перед его взором возникает образ, вероятно, Авдотьи Панаевой (Катерина Васильева), которую он жадно целует, а та решительно отталкивает дерзкого ухажера: «Этого нельзя, Федор Михайлович, этого нельзя!»
Но Достоевский не унимается: «Ты, – говорит он Лизе, – мне нужна только для того, чтобы воображение мое в постыдной похоти нарисовало