Чернышевского называют демо-кратическим мыслителем. Скорее можно его назвать – демо-критическим. И тут он резко противостоял опять-таки всем. Народ обожествляли и православные мыслители, и разночинные писатели, и радикалы, и Герцен, и Толстой, и даже Достоевский, забыв, что даже если народ – богоносец, он не есть Бог, что, напротив, Бог – судия над любым народом. О народе в шестидесятые годы боялись плохо сказать (страдалец, мол). Беспощадная пьеса позднего Толстого «Власть тьмы» или еще более жестокие чеховские «Мужики» и бунинская «Деревня» – все это пришло на рубеже веков. Пока же, пожалуй, один Чернышевский смел написать такое: «Забудемте же, – убеждал он собратьев по перу, – кто светский человек, кто купец или мещанин, кто мужик, будемте всех считать просто людьми и судить о каждом по человеческой психологии, не дозволяя себе утаивать перед самими собою истину ради мужицкого звания» (Чернышевский. VII, 862). В этом и заключался его демо-критизм – писать «о народе правду без всяких прикрас» (Чернышевский. VII, 856). В противном случае неизбежно опять-таки впадение в азиатчину, ибо забывается главное условие христианского жизнеповедения – ответственность за самого себя. «Делая человека ответственным, – писал Достоевский, – христианство тем самым признает и свободу его»[366].

А без свободы немыслимо и просвещение, что очевидно показала толстовская идеализация народных взглядов. Лев Толстой в своем журнале «Ясная Поляна» писал, что «народ постоянно противодействует тем усилиям, которые употребляют для его образования общество или правительство». Надо сказать, он просил Чернышевского откликнуться на его журнал. Чернышевский отвечал: «Мало ли чему может иногда противодействовать народ! При Иосифе II в Бельгии и в Венгрии он противодействовал разрушению феодального порядка; при Аранде и Флориде Бланке в Испании он противодействовал отменению инквизиции; у нас он противодействовал попыткам ознакомить его с возделыванием картофеля. <…> В некоторых, – пожалуй, в довольно многих, – случаях народ довольно упорно противился заботам об его образовании. Что ж тут удивительного? Разве народ – собрание римских пап, существ непогрешительных? Ведь и он может ошибаться, если справедливо, что он состоит из обыкновенных людей» (Чернышевский, Х, 505–506; курсив мой. – В.К.).