Перегрузки военных лет не прошли бесследно для Николая Ильича. Все чаще кололо и давило в груди… Но он был жизнерадостен, подвижен. Мало кто догадывался, что он уже тяжело болен.

Николай Ильич сразу после войны выполнил несколько крупных заданий Совинформбюро — писал статьи для зарубежных демократических газет. Он по-прежнему регулярно ходил на ткацкую фабрику на Пресне, помогал готовить партсобрания, вел политзанятия.

Весной 1948 года Николай Ильич получил сведения, что в ярославской железнодорожной школе № 16, носящей его имя, снизились успеваемость и дисциплина. Он сразу же выехал в Ярославль. Побывал на занятиях, беседовал с директором, завучем, многими учителями, учениками. Посетил семьи «неблагополучных» учеников. Николай Ильич помог выработать планы улучшения положения в школе, встретился с руководством железной дороги, которое наметило ряд дополнительных мер по оказанию помощи школе.

Николай Ильич разыскал в Ярославле старых железнодорожников — боевых товарищей по 1905 году, нескольких бывших лицеистов. И как будто побывал в своей мятежной юности…Это был его последний выезд.

Наступило лето 1948 года. Ожила природа. А Николай Ильич чувствовал себя неважно. Нина Августовна видела это. Они сфотографировались вдвоем, в своей квартире. Нина Августовна — в строгом темном платье с белоснежным воротничком, Николай Ильич в гимнастерке. На его груди орден Красного Знамени и две медали: «За оборону Москвы» и «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов».

На обороте фотографии Николай Ильич и Нина Августовна написали: «Дети! Всю сознательную жизнь мы стремились всеми силами служить своему народу, честным трудом и революционной борьбой оправдать великое звание членов большевистской партии. Мы были счастливы. Идите этим верным путем Ленина, где найдете силу, радость, счастье.

Мама. Папа».

Это было завещание детям. И не только своим.

По настоянию врачей в июле Николай Ильич и Нина Августовна выехали в подмосковный санаторий. Утром 27 июля сердце Николая Ильича дало серьезный сбой. Днем его вынесли на балкон палаты. Он жадно смотрел на густую зеленую листву, освещенную ярким летним солнцем, потом привлек к себе Нину Августовну, обнял ее и вдруг не сказал, а прямо-таки потребовал:

— Давай поклянемся, что проживем еще тридцать лет!

— Давай, Николушка, — стараясь справиться с тревогой, ответила Нина Августовна, — ты же у меня сильный.

Ночью случился тяжелейший сердечный приступ. Беспомощно смотрела на дорогое лицо Нина Августовна, пока вызывали врачей.

— Выкарабкаюсь… Ты же меня знаешь, — шептал помертвевшими губами Николай Ильич.