Личные отношения с Плевако (Анатолий Федорович в своих письмах всегда ставил ударение на «о») у них не сложились. И во многом этому способствовал инцидент, происшедший в 1888 году…

Студенты-юристы Московского университета Марков и Ковалевский пригласили Копи выступить у них с лекцией. Ректор университета дал на это разрешение, а помещение обещал предоставить Плевако. Казалось, чего уж проще?

Федор Никифорович пишет Кони письмо:

«Когда же я узнал, что на предполагаемом в конце шестой недели собрании, с целью дать несколько ценных советов, собираетесь побывать и Вы, то, само собой, одолжение, о котором меня просили студенты, превратилось в нечто особо приятное и лестное для меня.

Но надежда на приятное для себя не лишила меня способности думать о приятном для дорогого всем нам, москвичам, гостя. Поэтому я к Вам, с разрешения настоящих хозяев вечера, имею несколько запросов. Вот что необходимо знать…»

И среди прочих других вопросов вопрос о том, можно ли пригласить на вечер некоторых представителей судебного ведомства, в том числе Николая Валерьяновича Муравьева, служившего тогда прокурором Московской судебной палаты.

Это было равносильно отказу. Какой уж откровенный разговор со студентами мог произойти в присутствии официального соглядатая?! Сам Плевако понимал двусмысленность своего вопроса, добавляя:

«Делаю эти запросы и чувствую, что вызываю нехорошую улыбку, но что делать: время такое странное; все может быть перетолковано в другую сторону людьми, которые не выносят чужой, вполне законно установившейся репутации. Врагов у Вас, поверьте слову старого товарища по школе и Форуму, еще больше, чем таланта и общественных заслуг. А так как, в случае принятия Вами приглашения на юридический вечер, Вы делаете честь и мне, как хозяину дома, то и я должен усугубить заботы о госте в меру его достоинства…»

Да, это был уже не тот Плевако, что выступал в защиту обвиняемых на политических процессах. И не о репутации Кони он заботился — Федор Никифорович не, хотел осложнений с «начальством».

Не мог не почувствовать Кони и легкого привкуса яда в похвале, с которой Федор Никифорович отозвался о вышедших недавно его судебных речах:

«Я не ищу в Ваших словах образцов красноречия… — написал Плевако, — для этого я буду читать Иннокентия, Филарета, не связанных в содержании слова скудностью материалов следствия, узкостью юридического обвинения…

В Москве нашелся критик, дававший особое значение в Ваших обвинениях тому обстоятельству, что все напечатанное Вами есть импровизация. Вероятно, это предположение родилось в нем под влиянием несколько сравнительно шероховатых мест. Мне думается, критик ошибся. Ваши слова — не импровизация, а результат вдумчивого изучения каждого дела».