Представителем «искренней перегибательности» называл Кони другого члена Государственного совета — Алексея Алексеевича Нарышкина, «частные и тягостные посещения» которого, «с бесконечными переулками и закоулками в разговоре», заканчивались всегда бессонницей, не подвластною никакому лекарству».

Первое время Кони всегда удивлялся, как это человек, будучи одним из самых правых в Государственном совете, мог вечером за чаем, не стесняясь недоуменных вопросов присутствующих, поносить правительство и соглашаться с Анатолием Федоровичем в оценке «само-дуржавия». Но потом привык. Даже самые высокие сановники поругивали между собою царя и премьеров. Зато, как только речь заходила о самом принципе самодержавия, и Нарышкин и ему подобные защищали его с яростью. Кони считал Нарышкина бескорыстным и честным. И даже бедным. Может быть, он и действительно был бедным, но с понятием о чести трудно сочетается пребывание в крайне правых и яростная, наделавшая много шума «речь о евреях, проникнутая личной злобой».

7

Современники хорошо знали Кони по громким судебным процессам, по его заключениям в сенате, по выступлениям в Государственном совете. Возбуждал ли оп следствие, как было по делу миллионера Овсянникова, выступал ли с напутствием присяжным заседателям в судебных заседаниях но делам Засулич и Юханцева, растратившего два миллиона из кассы Общества взаимного поземельного кредита, давал ли свои обер-прокурорские заключения, рекомендовавшие отменять драконовские приговор; но делам старообрядцев или прибалтийских пасторов, просвещенная Россия знала, что Анатолий Федорович никогда не допустит — не сможет допустить в силу своих глубоких нравственных убеждений — малейшей несправедливости, не поддастся давлению «властей предержащих» или реакционной прессы, не позволит себе отступить от истины под давлением минутного порыва, личной антипатии к подсудимому. Виды собственного благополучия, карьеры, монаршей благосклонности не принимались им во внимание, когда на карту ставился престиж правосудия. Бескомпромиссность Кони не подвергалась сомнению.

Но, будучи справедлив и бескомпромиссен в большом, Копи оставался таким и в своей повседневной работе, общении с друзьями и недругами. Оп не был двуликим Янусом. Его обостренное чувство справедливости, нравственные принципы, отзывчивость к чужому горю проявлялись постоянно, они были формой его существования. Об этой стороне его личности современники знали мало. Только близкие друзья, только люди, не раз прибегавшие к его помощи. Лев Толстой, например.