Робеспьер не только возбужден, но и опьянен собственной судьбой. Пока это дает 36-летнему, измученному крайним напряжением революционных лет человеку необыкновенный прилив сил и воодушевление. Но, как всегда, даже самые возвышенные иллюзии, утопии Робеспьера окрашены пессимизмом. Он видит жестокость борьбы и знает, что каждый его поступок чреват гибелью. Он постоянно говорил о собственной смерти, о своей готовности стать жертвой, подобно Марату, говорил как о чем-то неизбежно надвигающемся на него. Он принимает эту неизбежность, но придает ей героический, облагороженный характер. В том же выступлении Робеспьер заявляет депутатам Конвента: «Какая бы личная судьба ни ждала вас, ваша победа обеспечена; разве сама смерть создателей свободы не является победой? Все умирают, и герои человечества, и тираны, угнетающие его, но умирают при разных условиях».

Между тем новый Комитет общественного спасения начинает действовать. Естественно было бы ожидать, что в момент крайней военной опасности извне и изнутри главной сферой его деятельности станут военные дела. 14 августа в Комитет избраны два профессиональных военных: Лазарь Карно, которому поручили общее руководство военными операциями, и Приер из Кот д'Ор, получивший в свое ведение военное снабжение. Поскольку в Комитете хватало политиков вообще (пять адвокатов!), то привлечение этих двух военных специалистов имело самое плодотворное значение. Тем более что оба придерживались умеренных, даже консервативных политических взглядов.

Но главным полем деятельности нового Комитета сразу становится укрепление и расширение своей собственной власти. На этом пути возникла щекотливая проблема. После 2 июня с лихорадочной поспешностью готовили, а затем утверждали новую конституцию. Затем ее одобрили подавляющим большинством голосов участники первичных собраний избирателей. 10 августа в Париже устроили грандиозный праздник по случаю принятия конституции, оригинальный текст которой торжественно положили в особый ковчег из какого-то ценного дерева. Оказалось, однако, что эта церемония представляла собой не что иное, как погребение конституции, уже выполнившей свою функцию. Поспешное принятие конституции служило сильнейшим аргументом против жирондистов, обвинявших монтаньяров в стремлении к диктатуре. После их краха она уже не нужна. 11 августа Робеспьер заявил в Якобинском клубе, что если начать осуществление конституции, распустить Конвент, провести новые выборы, то «ничто не может спасти Республику». Введение в действие конституции решили отложить до окончания войны.