Зато произносится много громких, грозных, но пустых угроз. Выступает Каррье, знаменитый «утопитель» Нанта: «Придя в Конвент, я ужаснулся, увидев на Горе новые лица, услышав речи, какие они нашептывают на ухо друг другу… Чудовища, они хотели бы снести эшафоты! Но, граждане, не забывайте никогда: гильотины не хотят именно те, кто чувствует, что они сами достойны гильотины». Каррье приветствует решение возобновить издание газеты Марата «Друг народа» и пылко призывает к восстанию.

Затем Эбер объясняет, что новая клика — это объединение людей Дантона и Робеспьера. Он призывает не отвлекаться от нее, возмущаясь поисками мошенников вроде Шабо; «воры менее опасны, чем честолюбцы. Честолюбцы! Это люди, которые выставляют вперед других, а сами остаются за кулисами; чем больше у них власти, тем меньше они ею удовлетворяются; они хотят властвовать».

Все, конечно, сразу понимают о ком речь; кто, кроме Робеспьера, имеет прочную репутацию честолюбца? Требуют открыто назвать имя, Эбер обещает, но называет лишь Демулена, не исключенного из Якобинского клуба только потому, что «один, несомненно, заблуждающийся человек… не знаю, как иначе назвать его, весьма кстати оказался там». Речь идет опять о Робеспьере, но Эбер трус, он боится Неподкупного, хотя и ненавидит его. Снова завешивают Декларацию прав черной вуалью и провозглашают «святое восстание». Наивно рассчитывают, что они, представители санкюлотов, вне опасности, хотя меч над ними уже занесен.

Они ничего не поняли в важном маневре, который по указанию Робеспьера провел Сен-Жюст 26 февраля (8 вантоза), выступивший в Конвенте с докладом о социальных проблемах.

Отвлечемся, однако, чтобы сказать немного об одном из самых оригинальных, сложных, знаменитых монтаньяров. Сен-Жюст очень молод, ему 26 лет. Это стройный юноша, которого в литературе часто называют необыкновенным красавцем. Но портреты Давида и Греза изображают довольно расплывчатое лицо с узким лбом. Известный писатель Андре Мальро прав, когда говорит: «Легенда родилась не от красоты Сен-Жюста; его красота — порождение легенды». Он стремился выглядеть элегантным и придавал себе аристократический облик. По утрам, перед заседанием Конвента, он часто скакал верхом на лошади по Булонскому лесу. Насмешливый Демулен окрестил его «шевалье Сен-Жюст». Лишенный чувства юмора, Сен-Жюст люто возненавидел этого остряка. Кстати, Сен-Жюст не был потомственным дворянином; его отец выслужился в офицеры из рядовых солдат.

В биографии Сен-Жюста немало темных пятен. В 1786 году он бежал из дома матери, захватив с собой семейное серебро. Авантюра кончилась заключением на семь месяцев в исправительное заведение для молодых преступников на улице Пикпюс в Париже. Он вышел оттуда угрюмым, замкнутым, нелюдимым. Затем последовал скандальный роман с женой одного чиновника. Сен-Жюст понимал Революцию как возвращение к античности: «после римлян мир опустел». Его идеал Ликург: чистота нравов и спартанская бедность; он отрицал промышленность, торговлю, деньги; прогресс мыслил в виде возвращения к варварству. Своей жестокостью он пугал даже Робеспьера.