«На льду озера, — вспоминал один из командиров 88-го ОМСБ А. Г. Торгашев, — были созданы небольшие станции (офицер и 2–3 солдата), которые тщательно следили за изменением ледовой обстановки, толщиной и прочностью льда, появлением трещин и т. п. Сведения, добываемые этими станциями, были очень нужны подразделениям, эксплуатировавшим трассу. Оперативно переданные станциями сигналы об обнаруженных воронках, трещинах, полыньях и других дефектах льда спасли от аварий немало автомашин, спешивших с грузом к Ленинграду. Эти сигналы позволяли своевременно переключать движение на новые участки трассы, быстро доставлять к поврежденным пунктам ремонтные материалы, мостовые конструкции и ограждения»[401].

Всю жизнь, все свободное время Нефедов отдавал службе. В быту он был неприхотлив, минимум личных потребностей. Капитан 1-го ранга С. Я. Прикот, начальник штаба ВАД-101 и по совместительству комендант Осиновецкого порта вспоминал о Нефедове: «Управление дороги ВАД-101 было в Коккорево, в избушке. Нефедов там практически не был. Приезжал раз в неделю — поесть горячего. Ему там старуха готовила щи, и мылись у нее (в ее доме), во время тумана. Все личные вещи Нефедова были в машине у Фокина (2 кителя — рабочий и более или менее терпимый). Кабинет находился в землянке в три наката. Наверху стояла армейская палатка под сосной, в которой он спал. Моя стояла чуть подальше.

Был скромен в быту: питался солдатской пищей. Фокин приносил в котелке, и мы втроем ели: Фокин, Нефедов и я. С котелка, с кружки, с консервной банки.

Скромность до наивности, никогда не повышал голос. Трудолюбие, всегда был в действии. Неприхотлив.

Внешность Нефедова — немножко выше среднего роста, плотный, лысоват, чисто выбрит (независимо от бомбежек), одет всегда аккуратно по форме. В походе, на льду в валенках, полушубке.

У Нефедова было еще одно пристрастие: по гидрометеорологии. Вел дневники, собирал атласы.

Любил слушать песни на патефоне, арии из опер Римского-Корсакова. Когда слушал музыку, кричал: „Прикот, иди сюда, послушай музыку“. Сидел в байковой рубашке, печка — чугунка горит, и пишет свои дневники. Отдыхал в ненастную погоду»[402].

С 1 января возобновились проблемы с горючим. «Началась новая лихорадка, вследствие глупой политики и боязни поставить вопрос на попа и прямо. Начали вертеться, Шилов почти ничего не сказал о горючем и весь парк замер — дорога замерзла, машины становятся. Мороз крепкий, доходит до 37 градусов. План не выполняется, дорога идеальная, а машин нет. Положение с горючим снова стало очень острым. Парк стоит. Шилов горючего не добыл. Пришлось снова вмешаться. Звоню Логунову, ни привета, ни ответа. Снова звоню Соловьеву, он приказал Логунову выдать»[403].