Особый интерес к «Слову о полку Игореве», видимо, возник в Европе и даже в США после победы Советского Союза в Великой Отечественной войне. Так, в том же 1950 году в Нью-Йорке издали перевод «Слова…» на современный русский язык поэта-эмигранта Георгия Голохвастова с иллюстрациями «мирискусника» Мстислава Добужинского, чьи выполненные тушью и кистью буквицы, заставки, концовки и виньетки (только ими оформлен текст) имели вдохновляющий первоисточник – древнерусскую материальную культуру. Добужинский первым, как подчёркивал петербургский исследователь Г.И. Чугунов, обратился в иллюстрации к «Слову…» к «звериному» стилю.

Алексеев познакомился с древнерусской поэмой ещё в Петербурге, в Первом кадетском корпусе, по выдававшемуся каждому кадету «пособию при изучении русской литературы» – «Слову о полку Игоря», в 14-м выпуске в серии «Русская классная библиотека», вышедшем под редакцией А.Н. Чудинова в Петрограде в 1911 году. Судя по его репликам, он видел оперу на музыку А.П. Бородина «Князь Игорь», возобновлённую в Мариинском театре в Петербурге в 1909 году. Она была прославлена «Половецкими плясками» в постановке Фокина, отличавшимися «весёлым варварством», часто исполнявшимися как самостоятельное хореографическое произведение. Декорации Н. Рериха к «Половецкому стану» восхитили Александра Бенуа – созданные «по принципу панорамы», с отсутствием боковых кулис и фоном с золотисто-алым небом над бесконечной далью степей, с дымами, столбами, подымающимися из пёстрых кочевых юрт. Эти зрительные впечатления впитал в себя художник, размышляя над поиском оригинального графического решения древнерусского эпоса, вдохновившего на поэтический перевод его друга-поэта. В иллюстрациях к «Слову…» он создаст и свой вариант половецких плясок – в странноватых головных уборах и одеждах из звериных шкур, в развевающихся шароварах и меховых сапогах с загнутыми носами ритмично отплясывают половцы с длинными тонкими кожаными ремнями в руках – словно хотят повязать им сразу всех пленённых русских воинов…

Вчитываясь в «Слово…» спустя сорок лет, Алексеев замечает, насколько сильна в древнерусском эпосе языческая стихия, языческое мироощущение автора и его персонажей, накладывающееся на исторический сюжет. Алексеева и Супо волновала первобытная языческая, звериная стихия, полная скрытых тайн, магии и древних символов. Даже из далёкой командировки, из самолёта, летящего из Мехико в Тегусигальпу, Супо сообщает Алексееву о готовящемся издании «Слова…», так волнует его эта книга и сделанное им поэтическое переложение: «Я очень счастлив, что моё переложение "Игоря" не слишком вас разочаровало. Думаю, что в некотором отношении типографическая презентация будет иметь большое значение. Разумеется, пунктуация не нужна, как и кавычки. Думаю, что пунктуация очень ослабила бы стремительное движение[124] поэмы. Эта поэма должна читаться на одном дыхании, а не тормозиться знаками препинания. Пунктуация – это всего лишь довольно примитивный способ регулировать дыхание фразы. В поэзии важно пение, то есть внутренняя необходимость. Все песни свободны от произвольной пунктуации.