Подготовив, спустя годы, радиопрограмму о творчестве Алексеева, Филипп Супо и в ней счёл необходимым вспомнить большую творческую удачу художника – иллюстрации к «Слову о полку Игореве»: «Ни один современный художник менее доволен своим искусством, чем Александр Алексеев. В то время как столько менее одарённых, чем он, художников стали живописцами, он посвятил свою жизнь гравюре. В течение двадцати пяти лет он изучал технику гравёра: резец, глубокую печать, гравюру на дереве, чёрно-белый и цветной офорт; он с восхитительным упрямством изучил все дисциплины. Сегодня он мастер самого сложного изобразительного искусства.
В то время как в истории искусства насчитывается бесчисленное количество великих художников, упоминаются лишь несколько великих гравёров: Дюрер, Калло, Уильям Блейк, Гойя, Гюстав Доре… Не боюсь утверждать, что этот список надо будет дополнить, добавив к нему имя Александра Алексеева. Это столь категорическое утверждение – не медвежья услуга. Чтобы доказать это утверждение, достаточно просто посмотреть на книги, которые иллюстрировал Алексеев, начиная с "Записок сумасшедшего" Гоголя и заканчивая последней изданной и, быть может, самой прекрасной, самой знаменательной книгой, этой восхитительной "Песни о князе Игоре", которая, по моему мнению, является шедевром, предлагающим цветные офорты прекраснее, чем эмали или драгоценности. Каждый раз, когда я любуюсь гравюрой Алексеева, я не могу не думать о том, что теперь нельзя будет заниматься гравюрой, не обращаясь к открытиям этого гравёра».
«Слово о полку Игореве» – это не традиционная книга в переплёте. В картонном футляре – отдельные несброшюрованные тетради размером 280×255 миллиметров с цветными иллюстрациями размером 203×166 миллиметров (в тексте) и заставками 102×165 миллиметров, переложенными калькой. В Москве экземпляр уникального издания хранится в стеклянной витрине Музея книги Российской государственной библиотеки.
Глава двадцать вторая Неизданная «Анна Каренина» (1957)
Неизданная «Анна Каренина» (
С особой художественной выразительностью проявится его дар проникать в замысел писателя в сюите к «Анне Карениной». Как выразился французский романист Жюльен Грин, «в силу особого дара он угадывает; он всматривается в страницу, как бы пытаясь видеть сквозь запотевшее стекло, за которым происходило бы что-то ужасное. Между мыслью писателя и мыслью читателя есть вуаль: слова. Именно туда Алексеев хотел направить свой взгляд. Он хотел сбросить вуаль, хотел увидеть то, что происходит за описанными вещами, и восходить, используя слова в качестве гида, к истокам книги»[125].