В литературе о Некрасове очень часто приводится свидетельство Глеба Успенского, что поэт в течение двадцати лет «по словечку» копил те «сведения о русской деревне», которые введены им в поэму «Кому на Руси жить хорошо».[402]

На самом же деле срок этот еще длиннее: среди собранных Некрасовым сведений о русской деревне можно отметить такие, которые вошли в поэму «Кому на Руси жить хорошо» через тридцать — и даже более! — лет после того, как они были записаны им.

Записи подслушанных им народных выражений и слов относятся к той ранней поре, когда он еще не приступал к разработке народных мотивов в стихах и, в сущности, был не столько Некрасовым, сколько Перепельским, поставщиком водевилей в Александринский театр и фельетонных стишков в мелкую петербургскую прессу.

Замечательно, что уже тогда Некрасов проявил тяготение к фольклору и начал до известной степени осуществлять ту программу, которую значительно позже (в одном из черновиков «Элегии» 1874 г.) пытался сформулировать так:

Еще в 1841 году, едва вступив на литературное поприще, он в рецензии на «Русские народные сказки» И. Сахарова назвал их «неоцененным подарком для русской литературы» и обнаружил большой интерес к звонким и веселым простонародным созвучьям, которые услышал в этой книге:

Иные сцены в ранних повестях и рассказах Некрасова являют собою мозаику народных прибауток, поговорок, присловий, причем некоторые из этих речений имеют резко выраженную стиховую природу:

Иные являются, по самому своему существу, поговорками, окрыленными внутренней рифмой:

Побьет, побьет, да на воз навьет (VI, 111).

Мы не из таких, чтобы грабить нагих (VI, 112).