«Я, — писал В. И. Ленин, — подчеркиваю те места, которые рельефнее показывают глубокое и превосходное понимание Чернышевским современной ему действительности, понимание того, что такое крестьянские платежи, понимание антагонистичности русских общественных классов. Важно отметить также, что подобные чисто революционные идеи он умел излагать в подцензурной печати».[445]

Вообще нельзя не пожалеть, что в нашей исследовательской литературе до сих пор остается неразработанной тема «Революционные демократы о крестьянской реформе». Читателю стало бы ясно, что вслед за Чернышевским и другие представители этого лагеря многократно пользовались «языком недомолвок, обиняков и намеков», чтобы выразить в подцензурной печати свое осуждение реформе и свою твердую веру, что только революция освободит крестьянство от помещичьей власти.

Вспомним хотя бы того же Слепцова и его «Трудное время», являющееся непревзойденным памфлетом против либерального реформизма шестидесятых годов.

Вот один из множества примеров эзоповского языка, каким написана вся эта революционная повесть. Герой повести, Рязанов, заговорив случайно о каких-то журнальных статьях, пространно рассуждает о том, что заглавия этих статей совсем не соответствуют их содержанию. Читателю предоставлялось догадаться, что речь идет не о статьях, а о либеральных реформах, вводимых Александром II.

«Понимаете, это все равно вот, что вывески такие бывают, — пояснял Рязанов свою мысль, — вот написано «Русская правда» или «Белый лебедь», — ну, вы и пойдете белого лебедя искать? а там кабак. Для того, чтобы читать эти книжки и понимать (то есть для того, чтобы по-настоящему судить о либеральных реформах правительства. — К. Ч.), нужен большой навык... На свежую голову, ежели взять ее в руки, так и в самом деле белые лебеди представятся: и школы, и суды, и... великая хартия вольностей, и черт знает что... а как приглядишься к этому делу, ну, и видишь, что все это... продажа навынос».[446]

Таким образом, пользуясь эзоповским языком, «Современник» объявил во всеуслышание, что хваленые реформы шестидесятых годов — это только новые вывески на старом кабаке самодержавия.

А чтобы не было сомнения, что никакими реформами не спасешь этого ветхого здания, Слепцов опять-таки прибегает к эзоповскому приему: он изображает усадьбу богатого помещика Щетинина, в которой, по выражению автора, «заметны были свежие следы недавней реформы: новые двери, новые обои... кое-где новая мебель... Но, несмотря на это, несмотря на всю несомненность произведенных улучшений... дома такого рода сжечь можно, но пересоздать нельзя».[447]