Я оставался последним – таково было условие, которое я поставил товарищам: я хотел убедиться, что посадка всех на пароход прошла удачно. Только после этого я должен был в четвертой корзине попасть на пароход, но здесь возникло неожиданное препятствие: больше не было в распоряжении корзины, которая подошла бы под мой рост, и я напрасно свертывался в клубок, чтобы забраться в те корзины, которые еще у нас были. А между тем пароход уже подавал последние гудки, должен был через полчаса уйти и больше не мог дожидаться. Переодеться рабочим мне было трудно, так как я своим внешним видом не подходил для этого и, кроме того, по своей близорукости не мог расстаться с очками.

Пароход загудел в последний раз и отошел от пристани – все шестеро товарищей уехали. Уже через несколько лет я узнал, что все шестеро выбрались из Якутской области благополучно – только один из них (по фамилии Мессих, член Бунда, приказчик) умер в Иркутске от воспаления легких. Одного из них, московского студента Михаила Головина, я встретил через два года в Париже. Судьбы остальных я не знаю.

Что делать? Решение у меня созрело быстро. Если не удалось проехать Леной, поеду на восток, в Охотск (взгляните опять на карту!), оттуда в Америку или Японию… Трудно? Нельзя? Пустяки – смелым Бог владеет! Мой неожиданный план, родившийся, надо сказать, внезапно у меня самого, увлек Мурашко. Он был приговорен к административной ссылке в Якутск всего лишь на три года, из которых два года уже отбыл. Еще один год – и он будет совершенно свободным человеком.

Но мой авантюристический план его так увлек, что он вдруг заявил, что поедет со мной. Горинович сначала отнесся к моему плану с улыбкой, но потом и сам им увлекся, когда я ему сказал, что могу отправиться на восток, через тайгу, к Охотскому морю в качестве золотопромышленника для производства разведок. Я рассказал ему, что в «Крестах» я как раз прочитал два увесистых тома по геологии профессора Неймайра «История земли» и кое-что в геологии понимаю, во всяком случае, достаточно, чтобы искать золото…

Он рассмеялся, но сел за приготовление мне и Якову Мурашко документов. Паспорт у меня был (я благополучно провез его от самого Петербурга, пряча под стелькой башмака) – на имя какого-то эстонца лютеранского вероисповедания, Фридриха Басра. На это имя он приготовил доверенность от какой-то несуществующей московской золотопромышленной компании, засвидетельствованную у несуществующего нотариуса – с полномочиями на производство поисков золота. В этой доверенности я именовался «горным инженером». Для Мурашко Горинович изготовил паспорт, произведя его в «горного штейгера», но дав ему такую простую фамилию, как Василий Яковлевич Сидоров (на что Мурашко даже обиделся!). Горинович умел делать и печати, так что наши документы были хоть куда!