Первый случай произошел на рыбалке.

«— Славка, смотри: всходит солнце! Смотри, смотри: встает прямо из воды. — У тебя клюет, — перебивает Славка. Но Витя не смотрит на удочки. Нельзя из-за какого-то бычка пропустить восход солнца! Витя любит эти тихие утренние часы на море. Впрочем, он мог бы просидеть на берегу весь день и не заскучать, как Славка. И часто он удивлялся: неужели Славка не понимает красоты моря, не чувствует прелести ярких, то и дело меняющихся красок? Первый золотистый луч солнца сверкнул из-за облака и, прорезав воду, затерялся в ее глубинах. Непременное желание запечатлеть только что виденное охватило Витю. Он торопливо воткнул удилище в песок, достал альбом и коробку цветных карандашей. Славка скосил глаза на Витю и недовольно поморщился: — Ну, теперь прощай рыбалка, — проворчал он».

«— Славка, смотри: всходит солнце! Смотри, смотри: встает прямо из воды.

— У тебя клюет, — перебивает Славка.

Но Витя не смотрит на удочки. Нельзя из-за какого-то бычка пропустить восход солнца!

Витя любит эти тихие утренние часы на море. Впрочем, он мог бы просидеть на берегу весь день и не заскучать, как Славка. И часто он удивлялся: неужели Славка не понимает красоты моря, не чувствует прелести ярких, то и дело меняющихся красок?

Первый золотистый луч солнца сверкнул из-за облака и, прорезав воду, затерялся в ее глубинах. Непременное желание запечатлеть только что виденное охватило Витю. Он торопливо воткнул удилище в песок, достал альбом и коробку цветных карандашей.

Славка скосил глаза на Витю и недовольно поморщился:

— Ну, теперь прощай рыбалка, — проворчал он».

А вот разговор с отцом, уже во время войны, в оккупированной гитлеровцами Феодосии. Отец работал тогда в открытой оккупационными властями типографии.

«— Папа, — спросил Витя, глядя отцу в глаза. — Зачем ты служишь немцам? Вопрос был настолько неожиданным, что отец вздрогнул. — Оставь, сынок! — сказал он, отводя в сторону усталые глаза и слегка отталкивая сына. — Оставь. — Почему оставь? — запротестовал Витя. — Я знаю — это предательство — служить оккупантам. Вон они какие… звери… Наши бьются, гибнут за нашу землю, за нас… — губы у него задрожали, — а ты… — Витя отвернулся, щеки его залил яркий румянец, — лучше бы шел к партизанам, — чуть слышно прошептал он. Отец смотрел на него с невольным удивлением. Он не ожидал таких слов от сына, мальчишки, не был готов к этому разговору и не знал, что отвечать. Он встал, прошелся бесцельно по комнате, снова сел и положил сыну на колено твердую, с въевшейся типографской краской руку. — Слушай, сынок, — мягко сказал он. — Давай оставим это. Что ты заладил: партизаны да партизаны. За такие разговоры, дойди они до них, — он кивнул головой за окно, — знаешь, что будет? — Знаю, — резко ответил Витя, глядя на отца в упор темными горящими глазами. — А помнишь, ты мне рассказывал, как боролись коммунисты против буржуев и против царя? Они себя не жалели и не боялись. Надо бороться и тогда победишь! Как Чапаев, Щорс, Дзержинский… Да мало ли… У нас, в Феодосии, матрос Назукин. Ты сам рассказывал… Что мог ответить отец? Да, он учил сына быть прямым и честным, смелым и отважным. Мальчик возмужал за эти трудные месяцы, он все понимает. Но он не знает, как сложна жизнь… — Папа, а у меня листовка есть, — неожиданно сказал Витя. Отец рывком поднял голову: — Какая еще листовка? — А вот она! — Витя вынул из кармана листовку и развернул ее. — Смотри, что тут напечатано: «Смерть немецким оккупантам!» — Ну, это уже слишком, — потянулся к нему отец. — Носишь в карманах! Дай-ка сюда! Витя отпрянул. Отдать листовку! А что сделает с ней отец! Порвет? Выбросит? — Нет! — вскочив, крикнул он. — Она моя! Я ее нашел. — Виктор! — сдерживая себя, говорил отец. — Ты отдаешь себе отчет?.. Да если ее найдут в нашем доме!.. — Пусть, пусть! Пусть находят, я не боюсь. Это ты боишься. — Витя осекся: как он разговаривает с отцом! Но и отец никогда не был так резок с ним. Михаил Иванович отошел к окну, нервно забарабанил пальцами по стеклу. — Ты умеешь хоть обращаться с такими вещами? — спросил он. — Говорю: дай сюда! — Не дам, ни за что! — Витя перебежал на другую сторону стола, поближе к двери. — Тут сказано: передай товарищу. Я передам, найду кому передать. Мать Вити Виктория Карповна давно прислушивалась из другой комнаты к бурному разговору. Она тихонько подошла сзади и хотела взять листовку из рук сына. — Не тронь! — крикнул Витя. — Это мое! — Сынок, отец дело говорит, — сдержанно сказала мать. Витя отскочил к двери. — Не отдам, — твердо сказал он. — Это наша советская листовка. Она от Красной Армии. А если вы меня с ней домой не пускаете, то ладно: уйду, уйду! И он опрометью выбежал из дома».