Мои обращения к Кейтелю по этому вопросу были безуспешными, поскольку он понимал, что это касается политики диктатора: не давать усиливаться никому, противопоставляя всех друг другу. Особенно вредную роль сыграл при этом так называемый «Основной приказ № 1», который часто при мелочном и утрированном истолковании препятствовал полезному сотрудничеству.

После того как один самолет, еще до начала Французской кампании, потерял ориентировку и приземлился в Бельгии с планами немецкого наступления, Гитлер отдал приказ: «Впредь никто не должен знать, когда его призовут для выполнения приказа. Ему запрещено говорить о задании с другими». Это явно противоречило принципу сотрудничества между всеми видами вооруженных сил, оперативному взаимодействию наземных войск и авиации; это было противоположно всему тому, через что мы прошли на фронте и что цементировало наши успехи. Мы больше не видели реальных дел на высоких постах, вместо них – одни интриги. Еще одно разочарование принесла совместная работа с главным начальником связи военно-воздушных сил Мартини. Это был старый знакомый и заслуженный офицер, который в своей деятельности, не прекращавшейся ни на миг, обращал все свое внимание на решение поставленной задачи. Он прослужил на несколько лет больше, чем я; встретил он меня весьма дружественно. Только после того, как за кофе и коньяком были обсуждены личные дела, я смог наконец-то высказать ему свои пожелания. Это касалось вопроса взаимовыгодного обмена линиями связи, установления прямого контакта между наземной и воздушной транзитной связью и двусторонней радиорелейной связи. Мартини со всем согласился. Частности могли обсудить позже начальники штабов и близкие друзья полковники Моргенштерн и Хепп и затем обменяться картами. На следующий день Мартини уже был в отъезде, ну а Моргенштерн не получил никакого поручения. Так продолжалось до конца войны. «Основной приказ № 1» не обеспечил настоящего сотрудничества; в лучшем случае было только эпизодическое взаимодействие. Я так и не увидел карт люфтваффе.

Рейхслейтер Борман утверждал, что его телетайпная связь с гаулейтерами была явно недостаточной; он хотел иметь собственную радиосеть. Именно этого хотел и я, но это было невозможно, как объяснялось, из-за опасности неправомерного ее использования со стороны гражданских лиц, и это несмотря на то, что и сами радисты не были свободны от подозрений. Я предложил ему сформировать специальную команду для контроля и ремонта его телетайпной сети.

Эту команду возглавил самый способный молодой офицер. Он выявил халатность и косность в работе высших партийных органов и привел в порядок всю технику. Его, сознательного офицера, поразило, что зачастую «секретные планы рейха» предаются огласке ответственными работниками. Он открыто заявил об этом, и Борман, не переносивший критики, поставил его на место. Я повстречался на Бендлерштрассе с капитаном 3-го ранга, которому я задал вопрос о его пожеланиях. Он хотел знать частоты радиосети Бормана, в чем флот ему отказал. Мне был нанесен удар в спину. Я мог только призвать его к высочайшей дисциплине радиопередач. ВМС имели радиостанции, в отличие от нищей сухопутной армии, которые предназначались для подводных лодок и больше не производились; в кригсмарине были также радисты, которых ВМС охотнее предоставляли в распоряжение партии, чем армии! Был ли Борман доволен своей радиосвязью, я не знаю. Во всяком случае, как и прежде, он продолжал пользоваться телетайпной связью батальона связи фюрера в переговорах с гаулейтерами. Я повсюду наталкивался на основной принцип Гитлера: разделяй и властвуй (divide et impera!).