А я же пишу общечеловеческое, какая разница, кто он, учитель или профессор?
Потом, на просмотре материала, где этого профессора играл Смоктуновский, я спросил его с изумлением: „Кеша! Что это вы смеялись каким-то нэпманским смехом!“
„А это меня Сергей Аполлинарьевич попросил“.
Я удивленно обратился к режиссеру.
„Сашечка, — сказал он, — давайте сверим концепции. Вот из таких вырастают Сахаровы и Солженицыны!“
Тут-то я все понял: сюжет истории перевернулся диковинным образом. Вместо того, чтобы железная девочка, воспитанная государством, приезжала в интеллигентную семью со своими сложностями и терзаниями их жизни и разметала там все по своему усмотрению — получилось так, что воспитанная государством девочка, Зоя Космодемьянская, приехала из рабочего Свердловска, станового хребта пролетарской России — в загнивающую Москву и, столкнувшись в идейно-нравственной схватке с профессором Сахаровым, одержала полную победу.
Режиссер так и писал в статьях по поводу своего фильма, что советских детей должно воспитывать государство, а не семья, ибо она уродует.
На обсуждении фильма он сказал:
„Вот, говорят, что в нашем обществе нет классов. Неверно! Классы есть! Есть рабочий класс и есть интеллигенция. Ну, что такое интеллигенция? Это люди, которые все время хнычут, стонут, они, конечно, делают дело рабочего класса, вынуждены делать, но… И если бы нас с Александром Моисеевичем спросили: за кого вы, за рабочий класс или за интеллигенцию, то мы бы сказали …“
Я метнул на него несколько молний своими маленькими глазками, и он закончил: „Мы бы сказали: и за тех, и за других“» (ОРК ГТБ. Ф. 18. Л. 35–36).
Строки из поэмы Б. Пастернака «Девятьсот пятый год», глава «Морской мятеж» (1926).
С. 136
С. 136