10 декабря 1988 г.

Папа все еще в реанимации Кунцевской больницы, туда посетителей не пускают. Надежды на выздоровление нет. Как сказал мне врач – «организм исчерпал свои возможности». Папа не понимает, где находится, поэтому пребывание в больнице для него не тяжело – так, по крайней мере, говорит врач. Договорились с Сеней, Арсением-младшим, что будем с ним ходить в больницу по очереди.

Подбираю иллюстративный материал к сборнику воспоминаний об Андрее и к выставке в Доме кино.

26 декабря 1988 г. Вечер памяти Андрея в Доме кино. Стихи читала Юнна Мориц, звучала музыка Артемьева. Народу было немного, и создалось впечатление, что мало кому этот вечер нужен. Кайдановский вел вечер, говорил много хорошего об Андрее. Вот что мне удалось записать: «Мне посчастливилось в течение трех лет работать с великим художником. Не знаю, для кого он сделал больше, чем для меня. Я стал актером; он посоветовал мне поступить на Высшие режиссерские курсы. Меня пугает, что после смерти Тарковского возникла некая наукообразность, попытки расшифровать его творчество… Фильмы Тарковского сложны, но не требуют подобной наукообразной расшифровки. Не надо усложнять его фильмы. Андрей Арсеньевич соприкасался с мировой культурой, сам был необычайно талантлив… Меня заинтересовало одно интервью с Тарковским, когда он был уже болен. Вопросы были поставлены глупо: “Почему ваше творчество имеет такое значение?” Тарковский относился серьезно к своему творчеству и ответил без юмора: “Вероятно, потому, что для меня искусство как молитва. Это мой долг”… Общение с Тарковским входит навечно. Он оказал влияние на многих, я ему подражаю. Он интересно общался с актерами на площадке: “Толя, ты играешь как топор”, и Толя понимал. Иногда Тарковский говорил актеру: “Не надо мне вашей выразительности” – или: “Артист есть часть кадра”. Трудно расставаться с любимым человеком, когда узнаешь об его уходе – это удар. Когда не стало Андрея, каждый пережил удар. Но во всех его фильмах есть уходы. В фильме “Ностальгия” – проход со свечой».

26 декабря 1988 г.

Вечер памяти Андрея в Доме кино. Стихи читала Юнна Мориц, звучала музыка Артемьева. Народу было немного, и создалось впечатление, что мало кому этот вечер нужен.

Кайдановский вел вечер, говорил много хорошего об Андрее. Вот что мне удалось записать: «Мне посчастливилось в течение трех лет работать с великим художником. Не знаю, для кого он сделал больше, чем для меня. Я стал актером; он посоветовал мне поступить на Высшие режиссерские курсы. Меня пугает, что после смерти Тарковского возникла некая наукообразность, попытки расшифровать его творчество… Фильмы Тарковского сложны, но не требуют подобной наукообразной расшифровки. Не надо усложнять его фильмы. Андрей Арсеньевич соприкасался с мировой культурой, сам был необычайно талантлив… Меня заинтересовало одно интервью с Тарковским, когда он был уже болен. Вопросы были поставлены глупо: “Почему ваше творчество имеет такое значение?” Тарковский относился серьезно к своему творчеству и ответил без юмора: “Вероятно, потому, что для меня искусство как молитва. Это мой долг”… Общение с Тарковским входит навечно. Он оказал влияние на многих, я ему подражаю. Он интересно общался с актерами на площадке: “Толя, ты играешь как топор”, и Толя понимал. Иногда Тарковский говорил актеру: “Не надо мне вашей выразительности” – или: “Артист есть часть кадра”. Трудно расставаться с любимым человеком, когда узнаешь об его уходе – это удар. Когда не стало Андрея, каждый пережил удар. Но во всех его фильмах есть уходы. В фильме “Ностальгия” – проход со свечой».