Когда третье сословие создало Национальное собрание и Екатерина поняла, что к крестьянам и буржуа присоединились дворяне, желавшие дать им политические и социальные привилегии, которыми обладали сами, она была потрясена. «Не могу поверить, что сапожники и башмачники обладают талантом руководить правительством и принимать законы», – писала она Гримму. Через несколько недель на смену ее удивлению пришла тревога. «Это сущая анархия! – восклицала она в сентябре 1789 года. – Они способны повесить своего короля на фонарном столбе!» Особенно ее волновала судьба Марии Антуанетты: «Помимо всего, я надеюсь, что положение королевы будет под стать моему живейшему интересу к ней. Мужество восторжествует над всеми угрозами. Я люблю ее как мою дорогую сестру моего лучшего друга Иосифа II и восхищаюсь ее смелостью… Она может быть уверена, что, если ей понадобится моя помощь, я выполню свой долг». Но пока Россия вела войну на двух фронтах: на юге – против Турции, и на Балтике – против Швеции, она не могла исполнить своей «долг», однако могла интерпретировать это понятие.

К октябрю 1789 года Екатерина поняла, что во Франции произошла настоящая революция, угрожающая монархии всей Европы. Это поставило ее в сложное положение в отношении Филиппа де Сегюра. Когда через четыре года службы в России в качестве посла он явился к императрице, чтобы проститься, Екатерина передала ему дружественное послание для его короля, а также дала несколько личных советов:

«Мне грустно, что вы уезжаете. Было бы лучше, если бы вы остались здесь со мной, а не бросались бы в пучину, которая может оказаться гораздо глубже, чем вы думаете. Ваши познания в новой философии, ваша страсть к свободе, возможно, приведут к тому, что вы примкнете к популярной партии. Мне будет жаль, потому что я останусь аристократкой. Это мое métier[13]. Помните, когда вы приедете во Францию, то обнаружите, что она охвачена сильной лихорадкой и очень больна».

«Мне грустно, что вы уезжаете. Было бы лучше, если бы вы остались здесь со мной, а не бросались бы в пучину, которая может оказаться гораздо глубже, чем вы думаете. Ваши познания в новой философии, ваша страсть к свободе, возможно, приведут к тому, что вы примкнете к популярной партии. Мне будет жаль, потому что я останусь аристократкой. Это мое métier[13]. Помните, когда вы приедете во Францию, то обнаружите, что она охвачена сильной лихорадкой и очень больна».

Сегюр, не менее огорченный разлукой, ответил: «Я тоже боюсь этого, мадам, но именно поэтому считаю своим долгом вернуться». Когда Екатерина пригласила его остаться на обед и оказала ему невероятно теплый прием, расставание стало особенно трудным. «Когда я уходил, то думал, что это лишь временный отъезд, – писал Сегюр в одном из своих писем. – Отъезд был бы намного более болезненным, если бы я знал, что вижу ее в последний раз».