Биографии и МемуарыКрасные и белыестр 203
Светлый фон
Все это воззвание, конечно, не могло быть понято иначе, как доказательство явного сочувствия монархической реставрации, хотя этого прямо и не говорилось. Это было до такой степени ясно, что немедленно по всему городу разнеслись слухи, что после этих трех дней покаяния откуда-то вывезут какого-то великого князя, который и посажен будет на престол. Слухи об этом ходили самые упорные, и никаким опровержениям никто верить не хотел. Мне хотелось посмотреть на слушателей; но, несмотря на все свои старания, я не смог войти в церковь, до того все церкви были переполнены. Я говорил с Врангелем об опасностях, которые представляют подобного рода проповеди. Он не только со мной не спорил, но сейчас же во всем согласился, согласился в том, что вообще проповеди духовенства принимают уродливую форму; «я запретил, – сказал он, – печатать в газетах послания этих епископов». И действительно. В газетах были напечатаны только краткие изложения со смягчением всех углов. «Но, – говорил он, – мог ли я, барон Врангель, запретить своею властью чтение проповедей и вообще цензуру пастырских обращений». «Было бы желательно, – говорил он, – чтобы Востоковская проповедь была обуздана самими же епископами, чтобы в среде самой же Церкви пробивались другие течения, а не то, чтобы я прибегал к мерам убеждения, что вообще обнаружило бы конфликт между государственной властью и высшей церковной властью». И он настойчиво рекомендовал мне дружески поговорить с Булгаковым , который был моим товарищем по университету, с которым мы были в самых лучших отношениях, который был, наконец, совершенно культурным человеком и на которого он рассчитывал как на возможного представителя такого рода культурного духовенства. Я, действительно, говорил с Булгаковым, и после этого многое стало для меня понятным. Мы с Булгаковым встретились очень дружески и дружески разошлись, проговорив целую ночь и целое утро. Я скажу больше, мы кое до чего договорились, но все-таки между нами обнаружилась такая пропасть в исходных точках, после которой никакое соглашение не представлялось возможным.

Основная позиция Булгакова все-таки же та, что у духовенства сейчас совершенно задача не политическая, не партийная, а задача воспитательная; Россия погибла именно потому, думает он, что народ испортился, что русская душа развратилась, и развратилась она потому, что она забыла религиозные идеалы и усвоила начала современного мировоззрения, жаждущего материальных благ, и т. д. Поэтому Булгаков думает, что духовенству нужно полностью и целиком сделать призыв к этим чувствам и настроениям народной души, не смущаясь никакими политическими, тактическими и партийными соображениями. Говоря грубо, он мне сказал, что предпочитает, чтобы Россия сделалась большевистской вся целиком, откуда она выйдет перерожденной в духе христианства, чем стала бы буржуазно-демократической, самодовольной, благоустроенной, но забывшей Бога.