Сейчас делаются опыты подобного рода использования настроения. Это очень любопытная вещь, которая либо кончится провалом, либо может приблизить нас довольно быстро к концу… Савинков вместе с Балаховичем пытается… вызвать и направить вот это стихийное восстание. И я скажу Вам, что в настоящее время и вовсе не убежден, что это намерение кончится пуфом; я совершенно допускаю, что красноармейцы не станут сражаться с подобной народной армией. Савинков, может быть, очутится в Москве раньше Врангеля; он исполнит этим заветное желание Пилсудского, который и помогает ему, в сущности, в этом расчете; но так как я думаю, что тогда мы увидим совершенно противоестественное зрелище, что под эгидой и под знаменем Савинкова начнется массовое избиение еврейства, а может быть, и остатков культурных элементов в России. Это все-таки же, что бы мы ни старались видеть, новая махновщина.

…Большевизм, вероятно, падет, но лучшего будущего еще не настанет. Тогда мы увидим и прелести анархии, и реальное распадение России. Но это уже будет то настоящее дно, после которого мы начнем выплывать на поверхность.

Скептик Маклаков поверил в возможность чуда. Его письмо проникнуто этой верой. Возможно, потому, что это был последний шанс. Адресат получил это письмо уже после Крымской катастрофы. Штурм Перекопа Красной армией начался 8 ноября 1920 года, а уже 12 ноября глава врангелевского правительства Кривошеин телеграфировал из Константинополя в Париж о состоявшейся эвакуации и просил помощи в размещении почти 150 тысяч беженцев.