Последняя книжка – чтение трудное и драматическое: не только потому, что мы, как и автор, знаем о скором конце, но и потому, что помним о прежних обещаниях.

В больницу не ездила и вечером позвонила Гале. Она разговаривала со мной сухо. Под конец обвинила в том, что из‐за меня он не дописал «Фанни Каплан»: «Надо было беречь его силы, а не ходить по выставкам». Когда я спросила, почему же он за 13 лет совместной с ней жизни написал только «Вальпургиеву ночь», перешла на крик, –

В больницу не ездила и вечером позвонила Гале. Она разговаривала со мной сухо. Под конец обвинила в том, что из‐за меня он не дописал «Фанни Каплан»: «Надо было беречь его силы, а не ходить по выставкам». Когда я спросила, почему же он за 13 лет совместной с ней жизни написал только «Вальпургиеву ночь», перешла на крик, –

выясняют отношения две оказавшиеся рядом с ним женщины (Дневник Н. Шмельковой, 4 апреля 1988 г.).

Он вообще был невероятно талантлив, и я думаю, что реализовался хорошо если на один процент, – подводит итог сосед и свидетель его последних лет. – Моя жена говорила ему по поводу «Петушков»: «Ты как Терешкова, полетел один раз – и все». Он прямо весь изворачивался – ему было очень обидно, – но ничего не говорил (Воспоминания А. Леонтовича). И сколько в этих стенах погребено напрасно молодости, сколько великих сил погибло здесь даром! Ведь надо уж все сказать: ведь этот народ необыкновенный был народ. Ведь это, может быть, и есть самый даровитый, самый сильный народ из всего народа нашего. Но погибли даром могучие силы, погибли ненормально, незаконно, безвозвратно. А кто виноват? То-то, кто виноват?

Он вообще был невероятно талантлив, и я думаю, что реализовался хорошо если на один процент, – подводит итог сосед и свидетель его последних лет. – Моя жена говорила ему по поводу «Петушков»: «Ты как Терешкова, полетел один раз – и все». Он прямо весь изворачивался – ему было очень обидно, – но ничего не говорил (Воспоминания А. Леонтовича).

И сколько в этих стенах погребено напрасно молодости, сколько великих сил погибло здесь даром! Ведь надо уж все сказать: ведь этот народ необыкновенный был народ. Ведь это, может быть, и есть самый даровитый, самый сильный народ из всего народа нашего. Но погибли даром могучие силы, погибли ненормально, незаконно, безвозвратно. А кто виноват?

То-то, кто виноват?

Этот безответный вопрос задавал Достоевский, выходя на волю, покидая собратьев-каторжников («Записки из Мертвого дома»). Кто рискнет на него определенно ответить за стенами острога еще через столетие?